Сибирские огни № 02 - 1972

Я с Никой и Нани попал в желто-коричневую каюту на восемь человек. Деревянные двухэтажные полки, в цинковом бачке плещется вода, жестяная кружка на цепочке. Подложив под головы мешки с чем-то, храпят деревенские мужики и бабы. От всего веет старым-престарым. Душно. Мы уходим на палубу... Над рекой луна. И в реке рассыпавшаяся на осколки луна. Дале­ ко два буксира в густых огнях сияют, как новогодние елки, вот и третья показалась из-за острова, скользит, словно кто-то несет ее. Ма­ ленькие волны метут, сгребают к берегу лунное серебро. Смотрю на ближние острова и на дальние, щемящие душу. Там где-то вдали —твое, твое: не то утерянное, не то еще не найденное. И там пески, на которых я еще не лежал, не сидел и на которых мне, пожалуй, и не полежать, не посидеть... Пустынные пески, протоки, острова —и все это у меня еще есть, И я рвусь к ним и знаю, что всегда буду тосковать о них. Шумят колеса парохода, плицами взбивают до пены воду. Надо смотреть не вбок, на берег, а вперед и назад, на то, к чему ты плывешь и от чего уплываешь. Идущие навстречу острова и леса обдают радостной надеждой, а оставшиеся позади —печалью: никогда уже не увижу их, они уже прожитое. И когда они оказываются поза­ ди, ты начинаешь понимать, как они прекрасны. И разрываешься -г- вперед надо и вернуться бы надо. Наш тихоход «Стремительный», сипя и подымливая трубой, при­ чаливает к пустынной деревенской пристаньке. На берегу ни звука. На пароходе тоже все спят. Не спит лишь река. Да комары, да жгучие комары! — Слушайте,—шепчу я девчонкам. И в тишине слышим: ясно, стеклянно и нежно —буль-буль... буль... буль-буль-буль-буль... То часто-часто, то редко и медленно. Настоя­ щий, живой разговор. От мачтовой лампочки падают на воду блики почему-то в виде золотых колец. Они стремительно бегут, сжимаются и разжимаются, точно золотогубые рыбьи рты. И это их голоса, про­ зрачные, влажные, мягкие: буль-буль... буль... буль-буль-буль-буль... А у обрывистого берега вода чмокает, обсасывает корягу, будто с удовольствием обгрызает вкусную кость. Там вода шмякается огля­ ну. А в недвижных плицах колес и смеется-журчит, и озорует-плещет- ся, и булькает-болтает о чем-то. А мы слушаем и понимаем этот разговор. И я счастлив от этих открывающихся рыбьих золотых губ. Мне хорошо на этом столетнем пароходике с моими вымыслами, с моей Нани, с моей рекой, с ее ост­ ровами, со всеми этими лесовозами, танкерами и работягами-буксира- ми, что выплывают из протоков на стрежень, как новогодние елки, осыпанные разноцветными огнями. Находишься на берегу и манит тебя река —нет возможности, а сейчас я на реке, и меня манят берега —и тоже нет возможности.'Вот оно как! Тихая ночь на реке. Я не забуду тебя, тихая ночь... Утром на гористом, меловом берегу показывается Вольск. Мы снова стоим на палубе и видим, как меж взгорий и белых холмов ды­ мятся цементные заводы. — Нас с тобой еще здесь вот не хватало,—говорю я Нике. Она усмехается, дескать, где нас только черти не«носили. Вольск оживленный, уютный город со старинными домами. На его улицах вполне можно снимать какой-нибудь фильм из жизни волжских купцов,.,