Сибирские огни № 02 - 1972

ну и не нашед родины. А я хочу найти ее, потому что без нее нельзя жить, понял? Мне нечем себя наполнить без родины. Я говорю —ты действуешь по совести, ты служишь, по-твоему, прекрасному делу. Отец, наверно, тоже уверен, что служит шрежрасному делу. Я не хочу вас судить, ни тебя, ни отца, потому что, пока я шел по степи, на моем пути каждый день попа­ дались трупы. Этого, вероятно, требует прекрасное дело, твое или твоих противни­ ков, все равно. Решайте сами судьбу дела. Я служу ему постоянно. Потому что слу­ жить ему можно только делом, только тем, что умеешь делать. Для меня это давно решено. Утверждайте ваше прекрасное де­ ло тем способом, каким вы-умеете. Я ему -служу тем, что смотрю и слушаю». Немного пока еще понял Никита по воз­ ращении на родину, расколотую револю­ цией и гражданской войной на два —не на жизнь, а на смерть вставших друг против друга —лагеря. Он еще не готов к тому, чтобы служить не просто родине, но новой революционной родине. И все-таки это уже позиция, пусть, с точки зрения Ростислава, весьма спорная, но —позиция. « — Значит, самое большое в твоей жизни за эти годы —любовь?»—спраши­ вал в свое время Андрея Курт, и Андрей отвечал: « —Да». « — Писал симфонию?.. И больше ни­ чего?..» — «...Больше ничего»,— отвечает Ростиславу Никита. Но при всем сходстве восприятия геро­ ями двух романов происходящих на их ро­ дине событий революции и гражданской вой­ ны, между ними видна существенная разница. Потому что в споре Никиты с Ростиславом сталкиваются уже не две вза­ имоисключающих позиции («любовь» и «не­ нависть»), а два «дела». И если одно из них в данный момент, конечно же, важнее другого, то ведь не надо забывать, что каж­ дый из братьев умеет хорошо делать только свое дело и не может делать дело другого. Герой первого романа Федина Андрей Старцов писал в своем последнем письме Мари: «Я всю жизнь старался стать в круг. Понимаешь, чтобы все в мире происходило вокруг меня Но меня всегда отмывало, от­ носило в сторону... Недавно я хлопотал о ка­ ких-то бумагах. Мне задали вопрос: «Ваша .профессия?» Я не мог ответить. Мне вдруг пришло в голову: «К какой профессии го­ товился я прежде? Я сбился, вышло глупо». В самом деле, к какой профессии гото­ вил себя Андрей? Если читатель помнит, то в «Главе о де­ вятьсот четырнадцатом» русский студент, с которым Андрей и Курт познакомились на празднике в Эрлангене, обращался К Старцову с вопросом. «—Вы, наверно, студент, может быть художник?» . Вопрос этот рядом исследователей ро­ мана был доверчиво воспринят как ритори­ ческий. «Старцов, вероятно, студент. Какая-то неопределенная работа заставляет его жить в Германии»,1— высказывал' предположе­ ние в одной из своих статей А. Зонин. «Старцов был пустоцветом. Не сразу и вспомнишь, что он художник — настолько его творчество мало интересовало авто­ ра» 1 2,—со столь же завидной уверенностью утверждает в наши дни М, Кузнецов. А что говорил по этому поводу сам пи­ сатель в «Городах и годах», если не счи­ тать упомянутого выше злополучного во­ проса земляка Андрея? Да ничего опреде­ ленного, потому что профессия героя была для него, в конце концов, не 'столь уж и важна в данном случае. Старцов —тип русского интеллигента, каких были тыся­ чи— студентов, художников, врачей, в гла­ зах которых их специальность, их «дело» утратили с революцией всякий смысл, ста­ ли частью их прошлой и никому не нужной биографии. Никита Карев — не таков. «Дело» для него и после 1917 года по-прежнему оста­ ется главным в жизни. Ростислав это по­ нимает. И отдавая себе отчет, что где-то в глубине сознания Никиты, на самом дне его души, рядом с заботой о «деле» живет еще и типично «старцовское» неприятие зла, неприятие зла в любой его форме, все же отпускает брата, взяв с него лишь обе­ щание не помогать белым. Так вновь Никита укрывается в свою «пылинку», и мир с его буранами и метеля­ ми, войной и кровью суживается до разме­ ров маленькой комнаты с концертным роя­ лем у окна. Мысленным взором централь­ ный герой романа уже видит партитуру своей симфонии и ее последний лист с да­ той и пометкой —Нижний Уральск, не по­ дозревая, что прежде чем этот последний лист окажется заполненным нотными зна­ ками, автору симфонии предстоит до конца пройти предсказанные ему Евграфом пути- дороги: сначала не сдержать данного Варень­ ке Шерстобитовой и —еще раньше — Ростис­ лаву слова и вместе с белыми покинуть го­ род, потом вновь увидеть бегство вопящих толп анафем и потников, спасающих на­ грабленное добро, наконец, вернувшись в родной дом, узнать о смерти брата... И что последним толчком, который выве­ дет Никиту из состояния анабиоза, станут лоснящиеся свежей краской неуклюжие буквы на только что приколоченной к зеле­ новато-серым доскам забора трафаретке: «Улица товарища Карева». «И когда эти буквы в сознании Никиты стали словами и он разгадал их несложное значение,—мучительный прилив свежей, какой-то чужой крови заново обжег его с ног до головы. Он почувствовал томитель­ ное оживление своего тела, как будто просыпался после долгого наркоза. Он на­ чал обонять замороженные ароматы возду­ 1 А. З о н и н . О субъекте творчества К- Фе­ дина. «Печать и революция», 1929, № 5, стр. 74. 2 М. К у з н е ц о в . Константин Федин (Очерк творчества).—Собр. соч. К. Федина в десяти то­ мах, т. 1, М., «Художественная литература», 1969, .стр. 29.