Сибирские огни № 02 - 1972

Об этом же, об ошибочности «представ­ ления, что без изображения несчастий, страданий в жизни героя, без авторского сострадания образ не будет художественно убедительным»1, пишет и Н. Кузнецов в книге «Константин Федин. Очерк творче­ ства» Но разве у Федина трагедия героя толь­ ко в уходе его в свою «пылинку»? Разве не более важным кажется писателю вопрос, во имя чего Никита Карев совершает этот уход — во имя разрыва с окружающим его миром или во имя слияния с ним, разве не важнее, что заставляет Никиту замкнуться в «пылинке», подобно раку-отшельнику в своем домике, и что, в свою очередь, делает вскоре для него невозможным дальнейшее пребывание вне мира, клокочущего за стен­ ками призрачного, но вместе с тем доста­ точно надежного укрытйя? Жизненный путь Никиты в романе напо­ минает восхождение по винтовой лестнице к верхней, смотровой площадке многоярус­ ного сооружения. Безмятежное детство с его первыми не­ хитрыми, но на всю жизнь запоминающи­ мися радостями и горестями; кочевое жилье на Чагане; ужиха со своими детены­ шами, прирученная Евграфом, снисходи­ тельно объясняющим время от времени окружающей публике, что «вот эта самая ужа» закрыла собою дырку, прогрызенную некогда «поганой мышей» в ковчеге праро­ дителя нашего Ноя; ловля сусликов в рас­ плавленной солнцем степи; первая поездка на Кариньке... И скрипка, обыкновенная игрушечная скрипка елового дерева, сыгра­ вшая в жизни Никиты роковую роль и определившая его судьбу на долгие годы, превратившие жизнь сначала в inferno, а затем в бесконечный послух. Потому что именно с того момента, когда Василь Леон­ тии, приехав из города, выложил на стол блестящий черный футляр; «...ты тут ну­ дишь — на, вот тебе, получай»,— и начинает Никита путь в свою «пылинку», лишившую его естественных радостей детства, но дав­ шую зато ни с чем не сравнимую власть над миром музыки. С этого самого времени отошли в прош­ лое ребячьи игры и катанье на дырявом до­ щанике с дружком Родионом, отныне один день становится похож на другой. И вдруг в этот далекий от реальной жизни, замкну­ тый в самом себе мир властно и отрезвля­ юще — ночыо еврейского погрома — вры­ вается грубая действительность. События памятной ночи потрясли все существо Никиты. Убийство поляка, орущая и гогочущая, изрыгающая волчьи стоны, размахивающая палками и гвоздырями, все сметающая на своем пути орава чуек, по­ лушубков, поддевок, оставили в памяти ге­ роя неизгладимый след. Но вместе с «смурскими, смурыгими че­ ловекоподобными потниками и анафемами» тогда же врезалась в сознание и горстка 'Н. И. К у з н е ц о в . Константин Федин. Очерк творчества. М., «Просвещение», 1969, стр. 64. людей, обратившая в бегство погромщиков, горстка «одетых одинаково скучно, точно экипированных каким-то бедным интендант­ ством» рабочих-дружинников, в рядах кото­ рых шагал и знакомый с детства, еще по деревне, Родион Чорбов. А затем —ожидание возмездия: не мо­ гут же власти не наказать участников по­ грома! Ожидание нетерпеливое и —напрас­ ное. Сам господин полицмейстер обратился к потникам и анафемам: «— Его высокопревосходительство при­ казал мне лично заявить населению, что властью приняты все меры для ограждения порядка. Необходимо соблюдать решитель­ ное спокойствие...» И тогда духота простора, пишет Федин„ сдавила сердце Никиты нещадной горечью,, и он вновь вернулся в свой мирок, с свою» «пылинку». И снова годы напряженной учебы: Мо­ сква, Петербург, Дрезден. На смену скрип­ ке приходит фортепьяно, затем — занятия-' композицией, сочинение пьесы для органа’. Вновь —предупреждение, перст судьбы: самоубийство Верта. И только встреча с Анной, умевшей, не вторгаясь в мир его му­ зыки, помогать Никите в работе, удержала тогда в жизни. Именно эту трагичность восприятия окружающего художником, который живет в своей «пылинке» и вместе с тем не может не творить для людей, для мира, и имел в виду Федин, говоря о трагедийном звуча­ нии замысла. Дальнейшее свое развитие тема траге­ дийности искусства получает в главах, рас­ сказывающих о скитаниях Никиты по род­ ной земле. «Тропы да дороги», предсказан­ ные ему в самом начале ученья старым Ев­ графом, приводят героя к встрече с млад­ шим братом, красным командиром больше­ виком Ростиславом. И здесь происходит чрезвычайно важ­ ный и многое объясняющий, невольно на­ поминающий разговор двух других федин- ских героев. Андрея Старцова и Курта Ва­ на в «Городах и годах», обмен репликами. «— Что ты там делал, у немцев? Никита не сразу ответил, в удивлении поднял плечи и пристально вгляделся в брата. — Как —что делал?—тихо переспросил он.—Ты должен знать, что я делаю. Он опять немного помолчал и добавил, точно в обиде: — Я по-прежнему занимаюсь музыкой, писал симфонию... — Писал симфонию? —простодушно вос­ кликнул Ростислав,—Всю войну, четыре го­ да? И больше ничего? — Если хочешь — больше ничего,—ото­ звался Никита». И далее прямо разъясняет свою пози­ цию: «...Ты, кажется, хочешь обвинить меня в том, что я не избрал, как ты, никакой сто* роны? Ну так вот, брат. Я пришел на роди