Сибирские огни № 02 - 1972

собственным жизненным опытом автора, то не будем же забывать и о том, что этот жизненный опыт, притом отнюдь не в «чис­ том» его виде, писатель раздает своим ге­ роям примерно так же, как —воспользуем­ ся выражением самого Федина —«компози­ тор раздает голоса инструментам оркестра». Естественно, при этом роль различных му­ зыкальных инструментов в оркестре ока­ зывается далеко не одинакова; каждый из них ведет свою собственную партию, но ведь в одном случае может исполняться произведение, где партия каждого инстру­ мента, условно говоря, «растворена» в об­ щем звучании оркестра, в другом случае тот же оркестр может сопровождать соль­ ный концерт одного из инструментов... «Города и годы» —как раз этот второй случай. В романе Федина также есть свой «солист». Потому что путь Андрея Старцо- ва через первую мировую войну и через ре­ волюцию интересует автора прежде всего, и все сюжетные нити романа тянутся к Старцову, а судьбы всех остальных героев, прямо ли, косвенно ли, связаны с его судь­ бой. В одном из писем Федина, где речь идет, в частности, о замысле «Городов и годов», есть такие строки: «Центр событий— 1919 год, в русской провинции (уездный город и деревня). От­ дельные главы посвящены Петербургу (1919), Москве (1918), Немецкой провинции (1916—1917), Нюрнбергу (1914) и т. д. Уча стники —красные и белые, коммунисты и маркграфы, инвалиды, артистки, летчики, попы и монашенки, крестьяне и помещики, башкирские кавалеристы и академики. Ма­ териал—быт. Сюжет есть, в двух парал­ лельных плоскостях: романической и исто­ рико-бытовой»1. Это свидетельство во многом объясняет замысел «Городов и годов». План романический, позволяющий по­ казать метания центрального героя, его безуспешные попытки решить для себя проблему добра и зла, сложные взаимоот­ ношения с Куртом Ваном и не менее слож­ ные и запутанные —с Мари... И план исто­ рико-бытовой, вбирающий в себя изображе­ ние Германии накануне войны и сразу же после ее объявления, жизнь шумного, празднующего свой «гинекологический се­ зон», Эрлангена и жизнь маленького Бишофсберга с его почтенными бюргерами в котелках и визитках; холодный, и голод­ ный, готовящийся к встрече Юденича Петер­ бург, с его трудовой повинностью, давно уже ставшей привычкой, и тревоги Семидо- ла, этого «идиллического курятника», раз­ буженного внезапными раскатами грома... Оба эти плана, и романический, и исто- 1 Отдел рукописей ИМЛИ, ф. 136, ед. хр. 12. Письмо к П. Н. Зайцеву от 20 октября 1922 года, из которого взяты цитируемые строки, напечатано в сборнике «Творчество Константина Федина* («Наука», М., 1966). К сожалению, в сборнике допущена опечатка, вынуждающая цитировать текст по оригиналу фединского письма. рико-бытовой, отчетливо просматриваются- в романе, причем «историко-бытовой», план «Городов и годов» выступает не просто как фон для изображения «романической» инт­ риги. Он —составная часть широкого сю­ жета, позволяющего жизнь отдельных ге­ роев проверить жизнью страны, жизнью на­ рода, и проверка эта беспощадно обнажает лживость и узость взглядов и позиций одних героев и подтверждает правоту взглядов и позиций других. В Андрее Старцове, с которым читатель встречается в 1914 году в Германии, почти сразу же обращает на себя внимание на­ стороженное отношение к окружающей, его обстановке откровенного самодовольства и национальной нетерпимости. Именно эта черта характера героя позволяет наметить различия между ним и Куртом. Поначалу эти различия, впрочем, почти не бросаются в глаза, они воспринимаются, скорее, как различия вкусов, взглядов. Но едва в мир­ ное течение жизни врывается война, как друзья, только что клявшиеся в дружбе па всю жизнь, оказываются по разные стороны незримой черты, что пролегла внезапно не только между прошлым и настоя щим отдельных людей, но и между прош­ лым и настоящим целых государств и народов. Чувство ужаса и ощущения того, что- человечество отравлено ненавистью, овла­ девает с началом войны Андреем Старцо- вым. А пришедшая вскоре любовь и необ­ ходимость прятать ее от чужих глаз не мог­ ли этого чувства не усилить. Тогда-то и- рождается в голове героя мысль о необхо­ димости переустройства мира таким обра­ зом, чтобы счастье одних не строилось на- несчастье других, в том числе и на его, Старкова, несчастье. В разговоре с Мари,, с любимой, он попытается сформулировать эту мысль впервые. «— Вот уже третий год, как я смотрю- на казни. Каждую секунду умирают люди. Мы все стоим в очереди к эшафоту. И я думаю все чаще о палаче. — Судьба? — Люди, а не судьба. — Какие люди? — Мы с вами. Все. Он подвинулся ближе к Мари, взял ее руку, провел по ней ладонью, ощутил теп­ лоту и ровность кожи и еще тише сказал: — Мы обрекли сами себя. — Мы? — Надо было задуматься над тем,, как мы устроили мир». Читатель, который благодаря «переста­ новке» глав в романе уже знает, из послед­ него письма Андрея Мари, о стремлении героя «стать в центр круга», вправе считать этот разговор Старцова с Мари первой по­ пыткой такого рода. Беда лишь в том, что- за первым шагом обязательно должен по­ следовать второй —без этого движение впе­ ред, как известно, невозможно. Но этот вто­ рой шаг для Андрея труднее всего. Он попытается бежать. Но «побеги совер*