Сибирские огни № 02 - 1972
— Левее! —командовал Петряй, едва поспевая за ним.—Левее, левее! — Гришка взял левее, прыгнул через яму, спотыкнулся, упал и, вскочив на берег реки, остановился. В реке, около берега, лежала его Карюха. Она раздулась, как бочка. Мокрый бок тускло блестел, отра жая свет зари. — Нет уж! —сказал Петряй, когда Гришка спрыгнул в воду и начал тормошить лошадь.—Нет уж! Не возьмешь! Аминь! Шабаш! Крышка! А по улице семенил Лаврушка, хныкал и то и дело ронял батожок. Прежде Гришке казалось, что нужно только уметь запрягать лошадь, кормить ее, поить, нужно уметь пахать, косить, молотить и веять зерно, лопатой побрасывая его навстречу ветерку, и хозяйство наладится само собой. Пахать, косить и молотить Гришка привык с детства, косой дей ствует так же, как ложкой во время обеда, а дела идут все хуже. Рожь не уродилась в этом году, лошадь пала. Выйдет Гришка во двор. Телега стоит среди двора. Совсем еще недавно она двигалась, гремела, пылила, скрипела, а теперь вдруг умолкла, словно потеряла голос, оглобли ле жат в навозе, колеса не вертятся. Такое уныние на душе! Наконец, Гришка опомнился. Стал собирать денег на лошадь. Продал праздничную рубаху, суконный пиджак, сапоги; как ни жаль было, и с гармонью рас статься пришлось. Все размотал, остался в одних лаптях. Быстро начала отрастать борода. — Не только борода, а и вши заведутся! — сказал Петряй Ко- няшкин. Ходил Гришка по своим родственникам, просил денег. Одни и хоте ли бы дать, да не могли, а другие и могли бы, да не хотели. Был он и у Сергея Фомича Юрова, старика богатого и скупого, с ключиком на поясе. Сходить к Юрову посоветовал Лаврушка, отец. — Побудь у него,—сказал он.—Он даст, только попроси хорошень ко, в ноги поклонись, он любит это, а у тебя спина не переломится. Хо роший он старик, он не обидит. Так и так, мол, дядюшка Сережа, с прось бой к тебе, отработаю, мол! Он любит это слово: отработаю! В ноги Гришка не поклонился, попросил просто, стоя почтительно у порога и сняв картузишко. — На сколько время тебе? —хмуро осведомился Сергей Фомич. Он сидел на низенькой скамеечке и подшивал старые, изношенные валенки. — До осени,—сказал Гришка.—Осенью отдам, как хлеб обмолочу. — Много ли тебе? — Да рублишек хотя бы двадцать. — Двадцать? — Да. — На! —сказал Сергей Фомич и сунул Гришке под нос кулак.—На! Вдруг он вскочил, затопал ногами, забрызгал слюной: — Прочь! Шагом арш! Тебе, мерзавцу, девку добрую дают, тебя в люди хотят вывести... Арш с глаз моих, пустобрех! Возвращаясь домой, Гришка проходил мимо избы Кочетковых. Фенька, а она видела, что Григорий пошел к Юрову, распахнула настежь ворота и развесила наряды на дворе, вроде бы для просушивания, а на самом деле для того, чтоб Гришка на обратном пути увидел, сколько добра у нее. Нарядами обвешала она плетень, забор и длинную веревку, протянутую от плетня к забору. День был солнечный, жаркий. Малино вый сарафан, надуваясь, колоколом, лениво покачивался и тревожил го лубую шаль с золотистыми кисточками, голубая шаль обвивала красную юбку. Куры бросили пачкать лапки в мокром навозе и, возглавляемые петухом, побежали к нарядам. Петух первый клюнул белую горошину на синем сарафане и, не сняв ее, тревожно и удивленно вскрикнул.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2