Сибирские огни № 01 - 1972

сказано о двух главных героях произве­ дения: «Думается, что и главные зачинатели преобразований на фабрике директор Широ­ ких и инженер Карпов получились убеди­ тельными как характеры. Писатель не стре­ мится к их особому психологизированию, это ясные, рационально мыслящие люди, от­ важные на свой лад. Широких более сто­ ек, чем Карпов, потому что он шире по сво­ ей рабочей натуре, ближе к людям, чем инженер, уповающий на один прогресс. Об­ разы эти полемически заострены, это, быть может, приводит к некоторой односторон­ ности, чего писатель не пугается — он ста­ вит проблему типа народного руководителя и символически решает ее в пользу Широ­ ких. Отъезд Карпова знаменует мертвен­ ность технической мысли без души, без на­ стоящей устремленности к людям» (стр. 148). И это все. Характеры Широких и Карпо­ ва убедительны? В чем и как эта убеди­ тельность характеров выразилась? Неиз­ вестно. Что за символическое решение проб­ лемы «типа народного руководителя»? Не­ известно. Что за отъезд Карпова, который что-то там знаменует? Неизвестно. Наконец, так называемые «психологизированные» ге­ рои вполне могуть быть как рационально мыслящие, так и мыслящие нерационально. Словом, так не пишут о главных героях значительного произведения даже в рецен­ зиях, а тут мы имеем дело с исследованием всего творческого пути писателя. О повести «Цветы на снегу» говорится, что «это тонкая ювелирная работа пера Исаака Григорьевича» (стр. 109), а в дока­ зательство кратко излагается содержание повести, анализ же произведения, показ «ювелирности пера» снова отсутствует, и мы, читатели, можем верить автору, а мо­ жем и не верить. По поводу повести «Сладкая полынь» П. Забелин полемизирует. И это хорошо. Но снова он высказывает свое мнение, не опираясь на текст произведения, не изучая его, не проникая в существо всей идейно­ художественной основы повести. «Она (главная геориня повести),— пишет П. З а ­ белин,— крестьянка со всеми ее страстями к хозяйству (неловко сказано! — Н. Я.) и гибнет не только потому, что к ней отнес­ лись жестоко и не поняли ее, но еще пото­ му, что она не в силах порвать со своей крестьянской мелкособственнической пси­ хологией» (стр. 112). Читатель готов при­ соединиться к мнению исследователя, если ему все-таки докажут, что в этом и состоял авторский замысел «Сладкой полыни»: раз крестьянка — значит мелкобуржуазна... «Могла бы она остаться живой, если Ков- рижкин отнесся бы к ней более вниматель­ но? — полемически задает вопрос П. Забе­ лин и отвечает:— Возможно, но жизнь слишком сложна...» Вот-вот, о сложности характера партизанки Ксении и сложности жизни послереволюционной сибирской де­ ревни и написана повесть И. Гольдберга. Исследованием характера Ксении и обстоя­ тельств, в которых он наиболее полно прояв­ ляется, и следовало бы заняться моно- графисту, а не декларациями по поводу сложности жизни и богатства мотивов повести. Итак, анализу основных произведений И. Гольдберга уделено очень мало места, но зато много беллетризованных страниц не очень высокого качества, зато подробно опи­ сывается, как проходил юбилей писателя, делаются неоправданно обширные выписки из опубликованных воспоминаний. И по­ этому не раз подчеркнутое право того или иного произведения И. Гольдберга «занять достойное место в истории советской ли­ тературы» несет, к сожалению, скорее де­ кларативный, чем доказательный характер. Книга П. Забелина расширяет наше пред­ ставление о Гольдберге, писателе и челове­ ке, но не определяет его место в советской литературе. Н. ЯНОВСКИЙ В. Г. Мирзоев. Историография Сибири. (Домарксистский период). М., «Мысль», 1970. Изучение истории Сибири в нашей стра­ не имеет уже достаточно солидный «стаж»: оно началось еще в первой половине XVII века. С тех пор шел непрерывный процесс накопления знаний о прошлом этой громадной территории, делались вна­ чале робкие, а затем все более основатель­ ные и глубокие обобщения, рождались и вступали во взаимную борьбу различные исторические концепции. Вопросам сибир­ ской истории уделяли серьезное внимание как историки-профессионалы, так и общест­ венные деятели, занимавшиеся наукой преж­ де всего с публицистической целью (В. Н. Татищев, Г. Ф. Миллер, С. П. Кра­ шенинников, М. В. Ломоносов, А. Н. Ра­ дищев, Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, А. И. Герцен, П. И. Пестель, В. И. Семев- ский и др.). Сама Сибирь также выдвину­ ла плеяду талантливых историков (П. А. Словцов, С. С. Шашков, Н. М. Яд- рннцев, А. П. Щапов). Сибирская историография накопила ко­ лоссальный фактический материал самого разнообразного характера. По своему зна­ чению этот материал выходит далеко за рамки Сибири: он играет важную роль в освещении проблем общероссийской и да­ же всеобщей истории. Сибирские историки внесли серьезный вклад в разработку ме­ тодов исторической критики и оказали су­ щественное влияние на развитие русской историографии вообще. Сами выводы и обобщения, сделанные на сибирском мате­ риале, также нередко имеют не только ме­ стное, локальное, но и общетеоретическое значение. Все это позволяет рассматривать сибирскую историографию как одну из важ­ ных частей русской исторической науки; ее