Сибирские огни № 01 - 1972

традицию в поэзии Евтушенко. Здесь-то он и может черпать силы для верных и точных обобщений, для создания стихов, исполнен­ ных гражданского пафоса, свободных от той же докучной «поверхностности». А она появлялась, как только поэт поддавался ис­ кушению легкого эфемерного успеха, сменяя трибуну на эстраду, впуская в свои стихи позу и фразу. Позволительно предполагать, что сейчас из-под пера Евтушенко не вышли бы эти задиристые, сколько раз цитировавшиеся Строки: «Я — разный, я — натруженный и праздный Я целе- и нецелесообразный. Я весь несовместимый, неудобный, застенчи­ вый и наглый, злой и добрый». Есть все основания думать, что за годы, с той поры прошедшие, поэт постиг, как резко отличает­ ся подлинная широта стремлений, интере­ сов, увлечений от нравственной раздроблен­ ности, зыбкости, всеядности,— и он сделал верный выбор. История нашей поэзии содержит немало примеров, свидетельствующих о том, что иные свойства, черты творчества могут иметь весьма различное звучание, быть до­ стоинствами или, напротив, слабостями, в зависимости от того, какое место они зани­ мают в образной системе, какое получают истолкование. Вспомним, как отвлеченное и наивное философствование, проступавшее в первых стихах Владимира Луговского, обер­ нулось настоящей философией, мощным по­ летом мысли в его зрелых произведениях. Или — как желание и умение Веры Инбер говорить «вполголоса», очищенное от стес­ нительной камерности, интимности, позволи­ ло ей так естественно, сердечно рассказать о подвиге ленинградцев. И в поэзии Евтушенко заложены воз­ можности, полное и сильное осуществление которых зависит от того, какое направление дает им поэт. В предисловии к книге «Идут белые снеги» Е. Винокуров, сделав ряд на­ блюдений точных ч глубоких, вместе с тем высказывает утверждения, с которыми трудно согласиться. Он пишет: «Есть поэты индивидуального человеческого бытия, а есть бытия общественного. Евгений Евту­ шенко принадлежит, в большей части свое­ го творчества, ко второму типу». Здесь предлагается деление, а вернее — противо­ поставление, попросту нереальное, недей­ ствительно? для большей части поэтов сов­ ременности и прошлых веков. Не подходит оно и к творчеству Евтушенко. Конечно, в нем бьется пульс общественности — это так. Но можно ли считать, что он не внимате­ лен к «индивидуальному человеческому бы­ тию»? Напротив, его будущее во многом за­ висит от того, с какой органичностью ему удастся согласовать, объединить эти две «стихии». И еще: Е. Винокуров убедительно и ув­ леченно рассуждает о том, что Евтушенко «любит эпизоды, события, происшествия, случающиеся на свете, наблюдает мир во всей смачности его реальности». Очень вер­ ное наблюдение! Но далее следуют утвер­ ждения слишком категорические: «Де­ таль — тот ключ, которым поэт отпирает все двери. При помощи детали он решает все психологические задачи. Лирические задачи он решает на эпических рельсах». И сразу же вспоминаешь строки из сти­ хотворения «Я — землянин Гагарин»: «Я первым взлетел, ну, а вы полетели за мною. Я подарен навсегда, как дитя чело­ вечества, небу землею». Из «Русской пес­ ни»: «Я любил бы Россию, как радость, на­ дежду и боль, даже если бы родом я не был отсюда, если был бы я немцем, как Генрих Белль, если был бы чилийцем, как Пабло Неруда». Как видим, движущая сила этих напряженных и властных строк совсем не в детальности изображения, а в душевном подъеме, в сосредоточенности, слитности мыслей и чувств. И действует здесь Евту­ шенко как истый!, завзятый лирический поэт, ведя страстную, тревожную, смятенную речь об узловых проблемах нашего времени. Оттого-то в его стихах и поэмах сю­ жетность, повествовательность отнюдь не единственное средство поэтической вырази­ тельности. У чего на вооружении и острота, смелость сопоставлений, сближений, и от­ кровенность раздумья, вынесенного на все­ общее обсуждение, и широкоохватность развернутой метафоры, и подбор всевоз­ можных рифм созвучий, от смиренно-отгла­ гольных («будут — позабудут»), до еле брезжущих («навигация — наказами»). Ев­ тушенко завел большое поэтическое хозяй­ ство, которое требует неусыпной заботы и взыскательности. А поле действия избрано обширное, и если уж была дана «присяга простору» — высоким идеалам современно­ сти, то исполнять ее следует свято и стро­ го. Сил, способностей, энергии для этого имеется достаточно, в том нет сомнений. Решает добрая воля, верность тому чувству, о котором Евтушенко сказал, как и обычно, с запальчивой размашистостью: «А любил я Россию всею кровью, хребтом... Пусть я прожил нескладно — для России я жил». Трудно найти слова для выражения тех нравственных побуждений, что идут из са­ мой глубины души и вместе с тем приобща­ ют тебя к жизни всего народа. Но поэты их ищут и находят, не повторяя друг друга, потому,что идеи, переживания, объединяю­ щие многих, ощущаются каждым по-своему, по-особому. Слова Анатолия Жигулина доверчивы и тихи: О Родина! В неярком блеске Я взором пристальным ловлю Твои проселки, перелески — Все, что без памяти люблю,— говорит он, словно глядит в свое сердце, свою судьбу. Мои обиды и прощенья Сгорят, как старое жнивье, В тебе одной и утешенье И исцеление мое.