Сибирские огни № 01 - 1972
той проникновенностью, которая может иметь своей основой только совершенное знание предмета. «Она не спит, душа из бы»,— утверждает он.— «Душа избы, она все помнит, все бережно хранит она». И да лее мы узнаем, что эта малая, скромная обитель вмещает, «велика, зеленый хруст по половицам еще новым, и горестную вдовью грусть по мужику и по обновам», «веселую возню детишек. над крышей — виражи стрижа, зимою — тихий звон сосульки». Нет, не длинен, да, наверное, и не полон этот перечень, но такой нежностью дышат эти строки, что следующее за ними обобще ние — «душа избы, светла она» — внутренне обязательно и необходимо. Так завершается образ, прозрачная одухотворенность которо го слита с материальной точностью. А несколькими страницами далее — «с земли стартуют корабли», «мы тянемся к иной звезде, пока неведомой, далекой»,— совсем другой жизненный ряд здесь развер тывается: малое сменяется безграничным, устойчивое — стоемительным, нежное — дер зким. Но между макро и микровидением нет стены, земля, выславшая воздушны? ко рабли, осыпает их росной пылью, зажигает для них белые огни березовых рощ, гудит новорожденной листвой,— иными словами, отдает своим сыновьям самое лучшее, са мое дорогое из сокровищ, ею накопленных. Тут и понимаешь, что Цыбин, воспроиз водя приметы деревенского быта или под робности знакомого пейзажа, видит и ценит те чувства, которые они пробуждают, ту ра дость, которую сни дают людям, чутким и отзывчивым Стоит подчеркнуть, что, ведя часто речь как будто лишь о себе, воскли цая, допустим: «Мне нужен этот чистый свет» или упрашивая: «Люби, что я та кой»,— поэт в действительности озабочен душевным состоянием других людей — ближних и дальних. В одном из своих сти хотворений, которое и называется «Другие души», он признается: «Знакомые, друзья, а то чужие просто, их боль и нежность вся во мне остались прочно». И далее: «Я на всегда постиг на вздохе, на накале — серд ца простые их моей душою стали». Тонкий, потаенный нравственный процесс здесь улов лен со всей очевидностью. «И пусть одна, своя душа — своя планета Но кем же был бы я без тех сердец ответа5» Строки, здесь приведенные, можно счи тать ключевыми, они объясняют внутрен нюю логику книги Цыбина, освещают те ли нии связи, что соединяют мир, созданный поэтом, с окружающим его миром. Пишет он стихотворение «О жизни», а по существу говорит о себе, о гой радости, которую ему доставляет проливное цветение садов и небо «в старых облачных латках». И наслаж даться всей этой прелестью ему нужно обя зательно вместе с людьми, теми, что сидят в самолетах, у пульта или просто дома... И наоборот в «Беге» поэт, может показать ся, занят собою, старается понять, что про исходит с его сердцем и памятью. Но вме сте С тем передает динамику жизни, стре мительность перемен, в ней происходящих. Сперва — общий план: «Бег годов моих, бег дня, бег минут — неумолимо возвращаются в меня», затем «в этом беге, в этой гонке» проступают реальные черты — «сосен бег по снегу тонкий и сквозь небо — бег зари», и, наконец, он сам, с неутолимой жаждой по знания мира: «постигаю — жить хочу, жить и радостью и болью», все это нужно ему, чтобы по ходу сближения с жизнью — «вдруг не спеша проступила горькой солью, обозначилась душа». Итак, снова — душа! Ей посвящено и особое стихотворение, ее именем на зван один из трех разделов сборника, да, впро чем, ее можно считать главной движущей силой всей книги. В самом деле, изображая шумные сто личные вокзалы, он видит, что это «спешит за правдой сущею страна на поезда». Он стоит перед обелисками и старается понять, «чго слышится в каменном вздохе? Тоска ль по избе неказистой, печаль по смятенной эпохе?» Следит за совершающейся в нем самом трудной работой и не успокаивается, «покамест не проступит в слове ее живое вещество»; беседует с любимой и ощущает ту полноту переживаний, которую дает лю бовь. «Я окружен тобой, со всех сторон, не вырваться уже и не уйти — в твою любовь я сослан, заточен»... Максимализм сердечных признаний не должен нас удивлять, не может казаться излишним, преувеличенным. В. Цыбину ско рее надо бояться умиленности, она проби рается иногда в его стихи В поэзии слова любви звучат убедительно, естественно, если они напряжены, звонки, исполнены страсти. И, следя за тем, как увлеченно, жарко, от чаянно и вместе с тем бережно, осторожно, изящно открывает свое сердце поэт, заме чаешь, что он ч здесь остается самим со бою, то есть таким, каким он проявил себя в раздумьях о родной стороне, о мире, о людях, о душе. Дорого стоит эта цельность! Она внушает читателю доверие к его сло вам, позволяет видеть за ними реальные же лания и дела, видеть судьбу человеческую... И не одну! Когда Цыбин сознается нам: Так хочется спокойной чистоты, сквозной, прозрачной, сотканной из рани, когда в себе предчувствуешь заранее, что станешь проще и добрее ты...— в этой, прямодушно высказанной, от сердца идущей надежде явственно сказывается разлитая в воздухе потребность — важная черта нашей общественной жизни. Забота о душе, о ее гражданской, нравственной зрелости — в духе. времени! О своем поочсхождении, о родных краях обстоятельно, охотно рассуждает поэт сов сем ино~о склада — Евгений Евтушенко. Об этом свидетельствует его недавно вы шедшая книга «Идут белые снеги», кото рую составляют избранные стихи поэта 1953—196Э годов. «Я сибирской породы»,— заявляет Е. Евтушенко и в подтверждение рассказывает о том, какое бывает лето на
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2