Сибирские огни № 01 - 1972
хами о Ташкенте. Марфа Платоновна тут же прокомментировала этот вопрос: — Коля наш там живет. — Писем нет уже, считай, третий ме сяц,— продолжал старик.— Я думаю, уж не затрясло ли его там’ С Колькой Зубковым мы учились в на чальной школе. Где-то в четвертом классе он отстал от нас, своих сверстников, да так и застопорило его. И, на тебе, в Таш кент сообразил податься. Оказывается, слу жил там в армии, после демобилизации не удосужился даже попроведать своих оди ноких родителей. Впрочем, это было впол не похоже на Кольку. Чтобы немного просветлить грусть ста риков о сыне, я переваливаю вину Кольки на все наше поколение. Дескать, все мы те перь такие дети, всем нам не хватает вре мени на письма. Григорий Семенович в за думчивости опускает голову, а Марфа Пла тоновна шумно вздыхает. — А знаешь,— оживился вдруг Зуб ков,— ты грамотный, пропиши ему от ме ня. Так, мол, и так, колхоз наш теперь не то, что раньше, новый председатель из партийной школы приехал. Хороший пред седатель. Жись пошла веселее. — Косить нонче вон для себя позволи ли,— вставила Марфа Платоновна. — А если, может, Колька сюда не захо чет, дак пускай в Матюшино, в центр кол хоза... Все ближе, чем Ташкент.— И он дер гает меня за рукав: — Зайди, а? Чайку по пьем и обстряпаем это дело. Под выгоревшими густыми бровями ста рика загораются какой-то далекой надеж дой глаза. В улыбке мелькают редкие про куренные зубы. В избе прохладно. Пахнет подпеченон, видно, для заварки чая, морковью — в Кру- гачах самодельный чай всегда в почете, tía стенах — рамки с фотографиями. К ним и иодвел меня первым делом Зубков. — Узнаешь? На фотографии — Колька. В комбинезо не. Рука положена на прибор, вроде мано метра. Доволен собой. Григорий Семенович рассказал, что сын его за хорошую работу пошел на повыше ние: был кочегаром, а сейчас «каким-то старшим». Сто сорок новыми получает. На столе между тем появился кувшин чик с домашней настойкой, закуска. Мы вы пили. Зубков немного захмелел, и начал хвалиться житьем-бытьем. Вскоре он потя нул меня в кладовку, где стояли два меш ка с мукой, ящик со стеклом, кадка, по крытая мешковиной. Наша экскурсия про должалась во дворе. Старик показал сна сти, приготовленные к сенокосу: две литов ки, хорошо отбитые и смазанные для пре дохранения от ржавчины, длинные дере вянные вилы-трехрожки, рассчитанные на недюжинную силу, какой, разумеется, сей час у Зубкова уже не было. И борова по казал в хлеву, и сытую корову, к тому времени протиснувшуюся через узкую ка литку. — Во, как живу,— закончил свою по хвальбу старик и снова показал редкие прокуренные зубы. Однако в хату он возвращался молча. Погрустнел. Тяжело опустился на лавку у стола, покосившись на пустой графинчик. Отодвинул краем ладони недоеденный ку сок хлеба и сказал: — Ладно, с письмом пока повременим... Может, и незачем ему ворочаться. Молоде- жи-то нет в Кругачах. Чем же он хуже других? Ведь добро наше — трудное добро. Мозолями да потом добывается... Мне вспомнилось, как лет пять назад здесь, в Кругачах, зашел я к своему быв шему соседу Ивану Ивановичу Потемкину. Мы сидели за чисто выскобленным столом и говорили почти об этом же. — В правлении,— говорил Иван Ивано вич,— подсчитывали: где-то в пятидесятом средний возраст трудоспособного в Круга чах был чуть больше тридцати, а теперь уже за сорок. Что ж будет через десять, пятнадцать лет? Я только сейчас заметил под самым по толком в избе Зубкова электрическую лам почку. А тогда мы с Иваном Ивановичем, помнится, сидели при керосинке. Зубков поймал мой взгляд. — Культура, брат. Свой движок стоит. А в Матюшине — в центре колхоза, уже казенная линия проведена. А нам на сорок домов и движка, хватит. Провожая меня за калитку, Зубков ти хо, как бы попусту сказал: — Завтра сенокос делют. Приходи в кон тору. Ночевать я решил пойти к своим род ственникам Уткуновым. Живут они через четыре дома от Зубкова. Я не торопился. Из открытых окон наносило то укропом,то картошкой в мундирах — деревня готовила ужин. Запахи эти так живо воскресили в памяти детство, что я, забыв вдруг про все, чуть было не помчался во весь опор туда, где стоял когда-то мой дом, где и моя мать, поставив на стол картошку, бывало, высо вывалась в окно, отыскивая взглядом на прямой длинной улице рубахи своих сы новей. Максим Васильевич Уткунов, мой двою родный дядя, встретил меня по-мужски спокойно. После короткого ужина я попро сился спать на сеновал. Но Максим Ва сильевич проводил меня в кладовку, где летом всегда готова простая деревенская постель. Было темно и поэтому так отчетливо вырисовывался небольшой квадратик окош ка в стене. В нем покачивался кусочек мутного неба с одной набухшей, как спе лая земляничина, звездой. Улегшись, я прислушался. Улица была тиха. А ведь самое время для гармонистов, песен и объяснений в любви. Я снова вспомнил Ивана Ивановича. И Зубкова. Между этими двумя встреча
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2