Сибирские огни № 01 - 1972
тельская партия чуть было не пропустила пароход, отправлявшийся по Амуру, из-за того, что молодой техник Борминский, страстный охотник, задержался на охоте. — Я всегда боюсь, когда в мою партию попадают любители охоты,— сказал он.— В своем азарте они способны далеко уйти от лагеря и приходится их искать. Царь оживился. В глазах его мелькнул интерес. — Я очень люблю охоту! — неожиданно сказал он. Александра Федоровна улыбнулась и тотчас же на лицах дам засияли улыбки. И Николай Георгиевич уже совершенно свободно стал рассказывать о том, как тяжело пришлось его партии при восхождении на вершину Пектусана; как поднялась снежная буря и они чуть не замерзли у открытых ими истоков Сунгари; о нападении хунхузов. — Когда на вас напали хунхузы, Борминский был с вами или уходил на охоту? — поинтересовался царь. Едва сдерживая улыбку, Николай Георгиевич поспешил заверить его, что Бор минский был вместе со всеми и, как прекрасный стрелок, немало способствовал пора жению хунхузов. Царь удовлетворенно кивнул головой. На этом закончилась беседа. Царь встал, а за ним дамы и свита. Когда они покинули гостиную, вошел дежурный адъютант и от имени «высочайших особ» выразил благодарность за «приятно проведенный вечер». С недоумением рассказывал Николай Георгиевич Куприну и Горькому о своей встрече с царем: — Невольно думалось; такой человек должен что-то значить... И вдруг сидит симпатичный пехотный офицер, курит, мило улыбается, изредка задает вопросы, но все не о том: не о Великом Сибирском пути, построенном в его царствование, не о том, что Россия достигла берегов Тихого окьана... Через несколько дней после приема в Аничковом дворце Николай Георгиевич по лучил из канцелярии его величества извещение, что за участие в корейской экспедиции ему пожалован орден. Но ордена Михайловский так и не дождался. Вместе с Горьким в другими литеоаторами он подписал протест против избиения студентов, участвовав ших в демонстрации у Казанского собора. За это его выслали из Петербурга. А вер? нуться разрешили только через полтора года. — Что, ускользнул орден-го, Николай Георгиевич’ — подшучивали над ним. А он только удивленно пожимал плечами и говорил с возмущением: — Черт бы их подрал! У меня тут серьезное дело, и вот — надо ехать! Нет. со образите, как это глупо! Ты нам не понравился, поэтому не живи и не работай в нашем городе! Но ведь в другом-то городе я останусь таким же, каков есть! ШТАБ В КАСТРОПОЛЕ. ЗНАКОМСТВО С КУПРИНЫМ И ЧЕХОВЫМ Крым издавна славился своим целительным климатом. Со всех концов России сюда стремились легочные больные. Однако из-за дорог он был почти недоступен. Еще с 20-х годов XIX века с огромным трудом — ломом, киркой, лопатой — нача ли прокладывать шоссе: от Симферополя до Алушты; от Алушты до Ялты и, наконец, ст Севастополя до Ялты через Байдарскую долину. Сквозь скалу, встретившуюся по пути, проложили тоннель. Со стороны Ялты вход в тоннель сделали в виде ворот, их назвали Байдарскими. Много лет строилось южнобережное шоссе. Наконец, оно было проложено, но про езд все же представлял немало трудностей. Ехать приходилось на лошадях — в экипа жах, линейках, крымских «мажарах», в которых помещалось двадцать человек. Их на нимали на постоялых дворах или на базарах за немалые деньги. Чтобы добраться от Севастополя до Ялты, приходилось целый день трястись по ухабам. Лошади, выби ваясь из сил, то взбирались в гору, то спускались вниз по извилистой дороге. \
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2