Сибирские огни, № 12 - 1971
Батарея умолкает. — Запросите,— приказывает комбат,— нуда девалась головная машина. Телефонист с готовностью откликается: — Головная продолжает движение... — Куда — движение? — раздраженно спрашивает комбат. — Сюда...— растерянно говорит телефонист. Комбат подносит к глазам бинокль, но тут же, бормоча ругательства, опускает, по спешно начинает протирать залитые дождем стекла. — Братчиков,— оборачиваясь, резко зовет он.— Немедленно вниз! Предупредить гражданских, увести в рощу. Бегом, Братчиков! В пылу лихорадочной стрельбы он совсем забыл о работающих там, впереди, и те перь с надеждой и злым нетерпением крутит окуляры, всматривается сквозь реденькучо морось дождя, надеясь, что, может быть, гражданские догадались об опасности и сами покинули ров. Но нет: те продолжают по-муравьиному копошиться в черной изломине рва, только теперь более оживленно — то ли внезапный огонь нашей батареи взбодрил их, то ли на чавшийся затяжной дождик. Лахтин уходит с холмов. Подошвы его сапог скользят по мокрому суглинку, по овражной мутной слизи. Едва он успевает добраться до своих, как снова ударяют пушки. Лахтин видит танк. Он юрко катит по большаку. И еще видит Лахтин: от насыпи бегут по полю, в сто рону рощи, люди. Их много: первые уже добегают до рощи, а из рва все еще выкараб киваются и выкарабкиваются, и сколько их там еще — просто нельзя определить. — Лошадей и повозки — в овраг! — приказывает Лахтин ездовым. Пушки бьют все прицельней. Танк вдруг сворачивает с большака и, описывая по луговой кошенине дугу, стремительно идет к роще. Он идет поодаль от рва, правым бортом к обстреливающим его пушкам,— но пушки внезапно замолкают. Батарея молчит, потому что в секторах ее огня — наши бегущие люди. Танк, при близившись ко рву, опускает ствол и выстрелами обрушивает стенки. Ров он преодоле вает легко и вскоре выходит наперерез бегущим. Нагнав их, танк дает предупреждающую очередь из пулемета, останавливает не сколько человек. Из башни высовывается немец, требовательно взмахивает рукой. Лю ди — их человек двенадцать — грудясь и падая, поворачивают, бегут обратно; коротки ми отсекающими очередями танкисты направляют их к большаку. Лахтин стискивает зубы. Рядом сутулится, накрывшись куском брезента, ездовой Кошкин. — Чего же это такое, товарищ младший лейтенант! — хрипящим шепотом выдыха ет Кошкин.— Чего же он, гад, над людьми изгаляется, а? Теперь танк снова идет по дороге; прикрываясь живым щитом, с коротких остано вок бьет из пушки по кашей молчащей батарее. — Товарищ младший лейтенант! — слышит Лахтин вновь хрипение Кошкина,— Разрешите, а? Ездовой сидит на корточках, держит на сгибе локтя, точно куклу, ручную гранату, густо и как-то нелепо обвязанную брусками саперного тола. — Думаешь, можно? — Спыток не убыток. — Слепи и мне. такую же! — Не поспеть, товарищ младший лейтенант! — Ладно, Кошкин, давай. Только забирай сразу повыше, к тому орешнику; там вымоины, по ним — почти до самой дороги... Хотя погоди, айда вместе!.. Они бегут, пригибаясь на открытых местах. Одолев подъем, продираются сквозь орешник, потом ложатся и по старым весенним вымоинам то ползком, то на четверень ках продвигаются еще выше. Наконец, Лахтин, ползший впереди, подняв голову, осматривается. Оборачиваете? к ездовому:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2