Сибирские огни, № 011 - 1971
Егор Егорович только овощами с круто посоленным хлебом, и Левушка все это помнил. Тихий выпил фужер, шумно нюхнул круто посоленную краюшку, и сразу смутная томность сошла с его полного, щедро налитого здоровьем лица. В цепких, живых рысьих глазах засветились острые огоньки. Вот она, земля обетованная! — откинулся он в кресле.— Камин! Тюльпаны! Мгновение, остановись!... И Машенька, и ее прелестные гла за... Машенька, героиня-снайпер... Простите, Егор Егорович,—ровным своим голосом перебил Фи лимонов.— Едва ли Марии Прокопьевне... — ...Приятна моя фамильярность? Виноват, прошу прощения: сегод ня, в орденах, Мария Прокопьевна, как гордая и прекрасная богиня. Еще раз виноват, но, побей меня бог, если не об этом я мечтал там, у себя в тайге. Да, да, выпить с милым другом Сереженькой, утонуть в прелест ных очах Машеньки, услышать железный голос моего друга Иннокен тия Ивановича... До чего же они друг друга не выносили! Два разных человека, два взаимно исключающих темперамента! — Хорошо у вас,—продолжал Тихий.— Город вы построили уни кальный. Земной филиал рая. Вчера ходил по улицам, показалось, и лю ди тут живут другие. Иная раса! Женщины —красавицы. Все! Прекрас ные' незнакомки! Я останавливался, слушал разговоры. Это же после тайги такое удовольствие слушать, как говорят культурные, воспитанные люди. — Оставайся, никто тебя не гонит,—поддразнил его Кустов.—На учим и тебя говорить, и вести себя прилично. — Нет, видно, каждой рыбе свой омут. У себя в кабинете я иногда небритый сижу, в телогрейке и принимаю людей. И никто не бывает шокирован. Народ у нас молодой, не сановный, со всех волостей. В одном балке говорят по-башкирски, в другом —по-украински, в треть ем—по-азербайджански. В общем, с прорабом, который строил Вави лонскую башню, мы нашли бы общий язык. И я говорю на нескольких языках, с букетом сильных русских слов. По-мансийски знаю, потому что место, где я строю,— земля народа манси. Однажды вваливается ко мне разъяренная мансийка с трубкой в зубах, с ребенком в лисьем спаль ном мешочке, спрашивает: «Кто здесь самый большой начальник?» Я, говорю, начальник. «Ты мальчишка,—кричит,— а не начальник. Тоню на Конде зачем погубил? Где рыбачить буду? Каку-таку проволоку в тайге повесил? Гудит, шайтан, зверя пугает. Медведь ушел, соболь, соха тый откочевал, как жить буду? Молчишь? Вот бери. Сам корми». И буж— на стол ребенка. Что, спрашиваю, делать умеешь? «Все умею, отвечает. Соболя пастями ловить, сети плесть, кисы шить. Песни пою». Спой, прошу ее. Села на пол, ребенку грудь дала и запела. Ни слова не понимаю, слушаю, гляжу, как мальчонка сосет, и плачу. Оформил нор мировщицей. Два раза в месяц приезжает из тайги получать зарплату и поет про меня, какой я большой начальник, какой толстый и умный. — Нарушение закона о труде и зарплате,—сказал Левушка.— Зло употребление служебным положением. — Знаю, Лева, отлично знаю, друже. И что по шапке дать могут, известно мне, но покаюбносит. Я хитрый. А что, Лев Зурабович, переби райся ты ко мне! Честное слово! Я на должности дамочки с маникюром не морил бы тебя. Ты большего стоишь. Знаешь, кем я сделаю тебя? Своим заместителем по общим вопросам. Ты человек веселый и законы знаешь. — Я подумаю, Егор Егорович,—улыбнулся Левушка.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2