Сибирские огни, № 011 - 1971

способен был с такой легкостью обрабатывать мячик-слово, следить за веселой, затейливой игрой, играть, не уставая... Инженер тот — давно не инженер, а профессиональный ученый (хо­ тя по-прежнему называет себя инженером, гордясь скромным званием, как старой боевой шинелью). Но на том диспуте доказывалось, как и прежде, что толковая секретарь-машинистка полезнее поэта и что если нужны стихи, то их можно сочинять при помощи кибера, дозируя в не­ обходимой пропорции все положительные и отрицательные эмоции: гнев, любовь, ненависть, привязанность... И правой рукой знаменитого инженера на том диспуте, его первым визирем был «доктор Фаустус»... — Рад бы, Николай Ильич,— сказал Кустов, но я же из современно­ го ничего не знаю. — Благодарю вас, Сергей Александрович,— вмешался, как бы при­ ходя в себя, Василий Васильевич.— В этом романсе так чисто звучит грусть осени... «Ну и славно! — усмехнулся про себя Кустов.— Пусть грусть осе­ ни. Как вам будет угодно». — Нет, современное не надо.— «Доктор Фаустус» даже смутился.— Старинное. У вас же голос... Кустов пел редко, лишь вполголоса, когда никого рядом не было, даже секретарши в приемной. Но сегодня ему петь хотелось, он чувство­ вал, его слушают и слышат, и он легко настраивался, мелодии звенели в нем, голос ликовал. Так всегда было, когда он вспоминал детство, Лу­ шу... Он спел «Меж высоких хлебов», «Утес», «Не гулял с кистенем». Вспомнив Колю Горностаева, спел «Вечерний звон», почему-то мелодия прекрасного этого романса жила у него рядом с памятью о Коле... Васи­ лия Васильевича растрогали так называемые «жестокие» романсы-пес­ ни, когда-то популярные на окраинах больших городов. Кустов помнил, как задушевно пели эти песни парни и девушки в тридцатых годах без теперешней пародийности и чириканья. Печальную песню «Как на клад­ бище Митрофановском» Кустов так и спел по-старинному —истово, со слезой: «Мать, отец и дочь жили весело, но изменчива злая судьба: над- смеялася над малюткою, мать в сырую могилу легла». Не ожидая заказа, он спел «Что ты жадно глядишь на дорогу?» и, когда, допевая романс, искренне сказал видимой лишь ему Луше: «На тебя заглядеться не диво», вдруг показалось: на него пристально смот­ рят ее широко распахнутые глаза, ее чистые, полные удивления и страха очи. Он едва не смешался: это было как наваждение, в глазах этих бы­ ло удивление, восторг и сверкающие слезинки .. Он очнулся: это была Машенька. Подперев щеки ладонями, она смотрела на него не мигая... ...Из тайничка послышался упрямый скрип телефона. Левушка во­ просительно взглянул на Адоньева, тот яростно затряс головой, но теле­ фон ныл и ныл, не собираясь умолкать. — Это Рябов,— безнадежно вздохнул Адоньев,—Лев Зурабович, скажите, что меня нет, я уехал неизвестно куда. Левушка открыл дверцу тайничка, взял трубку и, мгновенно пре­ вратившись из Левушки отдыхающего, чуть празднично растрепанного, в прежнего, лощеного, подобранного референта генерала Филимонова, затараторил: , _ . _ С праздником вас, Илья Андреевич! С днем военного ангела! Примите мои... Но вовлечь Рябова в светскую болтовню было делом невозможным даже для Левушки. Илья Андреевич, помощник Адоньева, был человек суровый и, как говорили, держал академика в ежовых рукавицах. Ле-