Сибирские огни, № 011 - 1971
то вспомнилось, резануло по сердцу. Выпил? Но ведь Огнев даже за стол не садился. Вдруг Кустов все понял. — Простите, Павел Егорович,— сказал он.—Но ведь двадцать пять лет прошло. Целая жизнь. Забудьте. Надо уметь забыть... Огнев нравился Кустову именно своей незлобливостью, веселостью. Зная о четырех годах, проведенных Огневым в немецких лагерях, Ку стов думал, что вот не сломился человек, не утратил сердечности и доб роты в немецком фильтрационном аду. Нет, оказывается, таилась на дне души вся горечь пережитых страданий и всколыхнулась именно сегодня, в разгаре веселья, в праздник... — А моя фронтовая семья —блок номер двадцать четыре «б»,— сказал Огнев. Кустов замолчал, не находя слов, потом кинулся к столу, налил до краев две кружки, вернувшись, подал одну Огневу: , — За твою, Павел Егорович, фронтовую семью! За блок номер двадцать четыре! ...В «землянке» плясали, пели, произносили тосты. Кто-то, подойдя сзади, взял Кустова за локоть. — Сергей Александрович! Где же вы? Идемте. Нас ждут в ка минной. Это был Левушка. 7 Камин, постреливая угольками, прохладно дышал запахом сосно вой смолы. Сидели возле огня в старинном кресле с высокой спинкой Адоньев, справа от него —Дутлов и Филимонов; слева — академик-ма тематик Василий Васильевич и «доктор Фаустус», молодой физик с чер ной, под испанского гранда бородкой. Кустов не знал, за что его так прозвали — «доктор Фаустус», но слышал, молодой этот ученый сделал уже какое-то серьезное открытие и был любимцем Адоньева. Отблески огня вспыхивали в хрустале накрытого стола, играли жи выми бликами на потолке. Адоньев что-то рассказывал, и Кустов оста новился, чтобы не мешать беседе, но академик заметил его. — Проходите, Сергей Александрович! Лев Зурабович, подайте стул молодому человеку, строителю храма сего. Адоньев со всеми так разговаривал, по-отечески просто, шутливо, как с давнишними знакомыми. Может быть, это была точно отработан ная манера, но как-то сразу в беседе с ним проходила натянутость, хо телось тоже держаться просто, естественно. — Давно уж не называл меня никто молодым человеком,— сказал Кустов.— Вы первый, Леонид Леопольдович, за последние десять лет. — Надеюсь, вас это не обидело. Кстати, сколько же вам? — Сорок шесть. — Сорок шесть! Возраст любви, как говорят веселые французы. Сорок шесть мне было ровно тридцать лет назад. В сороковом, довоен ном! Тогда мир был моложе на одну мировую войну, а в Москве ездили еще в экипажах. Представьте, по Красной площади катили коляски с лихачами, а ученые не знали еще, что будет Хиросима, вот как это бы ло давно! Я мог тогда выпить бутылку коньяка и не запьянеть и все еще надеялся сделать переворот в науке. Нет, вы все молодые люди по срав нению со мной!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2