Сибирские огни, № 011 - 1971
маузеры в деревянных кобурах, облезлые, со щербатыми прикладами карабины. Кто-то рассматривал у коптилки номер ТТ —друзья, как го ворится, встречались вновь... Кустов накинул заузившийся, обтертый ре мень ППШ, ощутив привычную тяжесть, вспомнив шеей, грудью, кожей, что он был когда-то как рука, как часть тела. Вспомнил, однажды оско лок мины попал в его автомат, висевший за спиной, помял кожух, заст рял в нем. Маленький осколочек, с наперсток, но человеку хватило бы его за глаза. Кустов так и довоевал с этим автоматом, не захотел рас статься с ним... К «печурке» вызвали Тихого; полковник негромко заговорил с ним, давая, видимо, какие-то инструкции. Внимание Кустова привлекло что-то льдисто сверкающее в свете коптилок. Подойдя ближе, он увидел аккордеон, весь облитый инкруста цией. Когда-то Кустов держал точно такой инструмент в руках и рису нок на мехах помнил: пальма, под ней обезьянка, играющая на сви рели. — Не владеете? —спросил Кустова толстяк в старомодной тройке, видимо хозяин аккордеона.—Захватил тогда ради красоты, научусь, думаю, да и не сподобил господь. Так и стоит по сю пору в гостиной... Попробуйте, голосистый бес, со слезой. Кустов взял аккордеон, стал надевать ремни, не уверенный, что су меет что-нибудь вспомнить, да и умел-то он немного. Сел на стул, рас стегнул мехи. В батарее, помнил Кустов, всегда возили какой-нибудь музыкаль ный инструмент, то балалайку, то гитару, то вятскую «тальянку». Од нажды кто-то принес медный, самоварно-сияющий геликон из духового оркестра, и молодые артиллеристы, дети еще, страшно дудели в него, арбузами надувая щеки. Кустов играл на всех инструментах, подбирая на слух ходячие мотивы: «Из-за лесу, лесу темного», «Распрягайте, хлопцы, коней», всякие там страдания под самодельные солдатские куп леты. За границей уже впервые увидели вот эти роскошные сооруже ния — аккордеоны. Немногие батарейные гармонисты решались сыграть на них — незнакомая, как на рояле, клавиатура, пять рядов подголос ков, странный тембр главных голосов, но лиха беда — начало. Кустов взял в руки аккордеон, повертел, покрутил, попиликал, и вдруг немец кое диво запело, затосковало по-русски: «Степь да степь кругом, путь далек лежит...». Не глядя на клавиатуру, Кустов бросил пальцы на произвол судь бы, не думая о том, какие они сейчас нажмут клавиши, выйдет ли, зазву чит ли начало музыкальной фразы. На мгновенье весь ушел в это ожи дание, прислушиваясь к тихо зазвучавшей где-то в нем самом мелодии. Пальцы искали ее, касаясь теплой и скользкой панели, не трогая кла виш, как бы примериваясь. Затихли, ожидая, стоявшие за его спиной лю ди, и вдруг мелодия зазвучала, вначале неуверенная, тихая, но пра вильная. Он вздохнул облегченно. Но найдут ли пальцы продолжение? Нашли, сами метнувшись, куда нужно, и все громче набирая голос, ак кордеон запел, задышал, распеваясь сам по себе, уже без воли Кустова. «Бьется в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза...». Мело дия лилась то широко и просторно, то струилась задумчиво, даже робко, изливаясь из самой глубины души солдатской. Это был голос солдатско го сердца, на часок отогревшегося возле огонька окопной печурки в че тырех шагах от смерти... _ Поет! — со слезами на глазах ликовал хозяин аккордеона. _ Сергей Александрович, голубчик, купите вы его у меня. Я вам за червонец отдам. За бутылочку сухого... И выпьем вместе.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2