Сибирские огни, № 011 - 1971
Он фыркал на водопады и фонтанчики: «барские забавы», усмехал ся на покрытые лаком «дикие горы», но «золотую богиню» рассматри вал долго, серьезно: «Наивно, нелепо, волосы из сусального золота, а смотреть приятно. Чудесное лицо! Меня всегда тревожит загадка жен ской улыбки». Да, сентиментален стал Егор Тихий. Холл «золотой богини» взвол новал его, расстроил даже. Сквозь стеклянные стены лился сиреневый вечерний свет: солнце садилось. Оно погрузилось в тучу на горизонте, но, прорвавшись сквозь нее, падал на землю целый веер уширяющихся книзу лучей. Все купалось, нежилось в мягком свете: березки, пестрая от людского многолюдья улица, розовые облака-барашки, просторно раз бежавшиеся по небу. — Вот это закат! —сказал Тихий.—-Аж за сердце хватает, черт. Видно, красоту чувствуешь, только когда любуешься ею из такой вот волшебной шкатулки. , — На твоем Шаиме закаты попышнее наших, городских. Какая-то тень мелькнула на крупном мясистом лице Тихого. Он улыбнулся: — Комаров там много, Сереженька. Свирепствуют, как злые собаки. — Зато романтика. Эх, где мои двадцать лет! Я тебе, Егор, завидую: ты, как благородный булат, не стареешь, не ржавеешь. — Я не люблю повторений, Сережа. Ни в работе, ни в выпивке, ни в женщинах. А тут, под Филимоновым, я бы давно одряхлел. А тебе не наскучила жизнь в твоем прилизанном Париже? — Представь себе, нет. Даже напротив. Ты, Егор, феномен. Жизнь без подвига для тебя — нож вострый. А я живу — и ничего. В концерты хожу, персонального трудягу-«газончика» променял на черную «Волгу». И люблю лишь одну женщину — свою жену. Ты романтик, а мы тут обы ватели. — Ты меня не заводи на диспут: я не студент. Одна старая мансий ка. большой философ, сказала: «Если ты медведь —реви, если волк — вой. Только не реви, не смеши людей, если ты мышонок». Тихий усмехнулся и, еще раз поглядев на закат, полыхающий над городом, сказал: — Идем-ка, свет Сереженька! Выпьем, вспомним молодость. Про грамма у нас грандиозная: большой сабантуй во фронтовой землянке. 6 ...С полдюжины коптилок, сделанных из артиллерийских гильз, го рело по углам большой гостиной, длинного, обитого деревянными пане лями зала. Пахло чадом, махоркой, гречневой кашей. В зале было тем новато (окна плотно занавешаны), по потолку метались тени: коптилки потрескивали и мигали. — Встать! Смирно! — крикнул кто-то навстречу Тихому и Кустову, вспомнив старую шутку. — Вольно! — пророкотал в ответ Тихий. Собралось уже человек сорок, беседовали, хлопотали возле стола, сворачивали козьи ножки (кто-то расстарался махорки). Под оживлен ный говор высекали огонь кресалом, разбрызгивая на пол искры. Туг был почти весь городок: инженеры из треста, коллеги Кустова, началь ники строительных управлений, районные работники, офицеры из воен ного училища, все народ бывалый, фронтовики. Только фронтовикам и был открыт доступ в «землянку». Расхаживал по залу и ученый с ме
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2