Сибирские огни, № 011 - 1971
замена). Музыке Кустов учился легко и пел легко, коллеги пророчили ему большое будущее: концерты, оперу, Москву, но что-то не нрави лось в театре Кустову, хотя были уже и ботфорты, и шпаги, и роль Эд вина хорошо прошла. А тут накричала на него капризная львица-прима, и вдруг бывшему артиллеристу показалась суетной, мелкой вся арти стическая жизнь с ее закулисными тайнами, завистью, цыганской табор ной жизнью на гастролях. Пел он с увлечением, но не смог, не успел привыкнуть к актерской непрочной жизни. Все после фронта казалось ему в театре поддельным, ненастоящим, игрушечным. Он ушел учиться в строительный институт. Когда десять лет назад Кустов увидел город на макете, у него дух захватило. Город-сад, вернее город-бор! Строителям было строжайше наказано: не «покорять природу», а беречь ее как зеницу ока. На каж дую срубаемую сосну требовалось получить разрешение; город не стро ился, а как бы вселялся в лес. Разыскивали солнечные поляны в бору, аккуратно втискивали туда кинотеатры, магазины, бытовые службы, на цветущих лужайках строи ли детские ясли, школы, игровые площадки; делали квадратные выруб ки, воздвигали на них кварталы жилых домов, и сосновые рощицы ока зывались прямо во дворах. Из своей спальни Кустов слышит по ночам зяблика и кукушку, а Костя записывает птичьи голоса на пленку. Родной брат Кустова Василий, приехав в гости, дивился этому. Но больше всего поразило брата, что не увидел он ни одной заводской трубы. «Ни дыминки у вас, ни пылинки. Дома да лес. А где люди рабо тают? Что делают?» Город, который строит Кустов, всерьез он так и не принял, посчитар его за дачный поселок. Василий тоже был на фронте, воевал в танковых частях, но вep^ нулся в старый дом на окраине Новокузнецка и до сих пор живет в нем из-за огородишка, поросенка и прочих нехитрых житейских удобств. Ра ботает, как и до войны, шофером той же автобазы. Правда, сдал на первый класс, водит автобус и хорошо зарабатывает. Три велосипедных тени обогнали Кустова. У рекламной тумбы все трое враз затормозили. Один из велосипедистов в свитере с пальмами и морем был Костя, сын. Где-то раздобыл он этот свитер-картину и мек сиканские «настоящие» джинсы с медными бляшками. На спутниках его тоже были джинсы и свитера, и Кустов сначала принял их за парней, однако, поравнявшись, увидел, что это девчонки, тоненькие, ясноглазые, ровесницы сына. Костя, видимо, только что поставил их в известность, что важно шагающий по тротуару человек имеет честь быть его отцом. Девочки таращили на Кустова глаза, слушая комментарии Кости, кото рые он давал. Бог весть, что он там говорил собеседницам, но Кустов видел: сына прямо-таки распирает от гордости. Кустов вспомнил тринадцатилетнего шустрого паренька в латаных штанах, в кепчонке козырьком назад, звонко покрикивающего на трам вайной остановке: «За-акурить или целую купить!» Мать послала «биз несмена» торговать папиросами «Ракета» —двадцать копеек чистого до хода с пачки, сорок пачек—-бутылка постного масла или два метра сит ца на рубаху. Это был он, Кустов, Серьга Кустов, по прозвищу Бара бан. Вспомнилось: три босых огольца отправляются на вертлявой дол бленке вниз по Томи за карасями. Спускаться им по бурной порожистой реке аж за Осиновый плес, за семьдесят километров да еще волоком до озер верст пять. А припасов —полбулки на троих и «витамины» в чужих
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2