Сибирские огни, № 011 - 1971
трудник, «мэнээс», самая типичная фигура в их городке. «Мэнээсы» — большие любители острить по любому поводу. Две девчонки в одинаковых платьицах, оглянувшись на Кустова* обменялись восхищенными взглядами, и одна другой громко прошепта ла: «Ой, вот это да!» Маляры или крановщицы, может быть даже из его управления. Крашеные копешки у девчонок были одинаковые: ты ковками. В их городе единственная в своем роде толпа: старики, даже люди пожилые среди гуляющих — редкость. Город, построенный ради науки, совсем молодой, и съезжаются сюда люди молодые. Они обзаво дятся семьями: многие уже катают колясочки, но поседеть еще не успе ли. Нигде больше Кустов не видел такой спокойной, нарядной толпы, умеющей наслаждаться прогулкой, беседой, хорошей погодой. Тут ни кто вас не толкнет, охотно уступят дорогу, а на человека, бросившего под ноги окурок, посмотрели бы с ужасом. Мужчина и женщина, упираясь лыжными палками, промчались на роликовых коньках. Они были в одинаковых кожаных шортах, молодые, прочные, мускулистые, с бронзовыми бедрами, отрешенными лицами, погруженные в стремительное движение по шоссе. В широких ремнях, резиновых шапочках оба какие-то обтекаемые, приспособленные к движению —образцовые экземпляры человеческой породы. Вдруг Кустов подумал, что, когда он вернулся с фронта, мускули стых конькобежцев еще не было на свете. Они родились позже. И вот за двадцать пять лет появилось новое поколение, живет рядом, утверждая свой образ жизни. В этом городе особенно чувствуется перепад времен, и Кустову кажется иногда, что он выходец из другого мира, пришелец с другой планеты. В детстве Кустов верил в чертей и домовых, был потрясен, как великим чудом техники, шипящим, гремящим, окутанным дымом паровозом. И даже двадцать лет назад, заканчивая институт, не знал, что сам будет строить плазменный реактор и пожимать руку человеку, ко торый ходил по Луне. Или каждое поколение думает, что именно оно живет на самом крутом перевале времени? Непостижимо много вмещается в одну чело веческую жизнь! В короткой, как мгновение, в ней возможны почти фан тастические взлеты, повороты, подъемы! Кустову иногда кажется, не пропала ли, не порвалась ли когда-то невидимая связь между ним и тем воякой-сержантом, которого он хорошо помнил, чтил, но с кем жизнен ные дороги безнадежно разошлись. Три с половиной года сержант Кустов мечтал об одном: дошагать до конца войны, выспаться. Потом снова лечь и спать двое-трое суток. А проснувшись, увидеть мать, дом, услышать долгожданную тишину. Мечтать о другом, даже думать, как жить, что делать после войны, не хватало времени. Никакой мирной профессии у него, бывшего десяти классника, не было, и в редкие минуты затишья с шальной дерзостью он думал о театре. Да, да, о сцене, а точнее, об оперетте: выходить под свет рампы в ботфортах со шпорами, в раззолоченном камзоле, в шля пе с пером. И петь. Хотя бы в хоре. Розовая мечта молодости осуществилась необычайно легко: фронтовикам тогда везде была дорога. К тому же, несмотря на невзго ды окопной жизни, сильный тенор с «серебром» у Кустова отлично со хранился, и художественный руководитель театра, прослушав Кустова, немедленно зачислил его в труппу. Он приставил к нему наставником старичка-концертмейстера, и они стали разучивать ни много ни мало роль Эдвина в «Сильве». (Премьер уезжал, и ему срочно требовалась
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2