Сибирские огни, № 011 - 1971

Кузьмич (он шел с подветерку) как-то подозрительно посматривает на меня. Раз взглянул, два взглянул да и говорит: «Ну, что ты, Иванка, обжираешься так!» А я молчу. И самого меня до нестерпимости давно уже мерзотиной прошибало. Тогда я взял да и сказал: «Василий Кузь­ мич, приподнимите брезент, пожалуйста!» Приоткрыл он, а йо дрофам черва кишмя-кишит... Кузьмич сменился с лица. «Стой!» —закричал. И давай он их од­ ного за другим на обочину дороги вышвыривать. Вот тогда-то и схватил Василий Кузьмич с головы картузишко, как я уже рассказывал вам, хлопнул его об землю и страшной клятвою заклялся не ездить до иней- ных утренников и не набивать дудаков свыше меры... «Не мясники же мы, в самом деле! Должна же у нас совесть быть. И хоть без охоты я жизни себе не чаю и по своему характеру —через годик-другой спился бы, но ведь и после нас такие же охотники народятся —надо и об них подумать!» Вот он каков был Василий-то Кузьмич! —Иван замолк и на этот раз окончательно: вскоре из-под «полудесятинного коммунарского» одеяла до меня донесся согласный носовой свист братьев и могучий храп «поэта Пузынькина». ❖ ** Я лежал с открытыми глазами, слушал ночь и думал о знаменитом стрелке без промаха левше-плотнике Василии Кузьмиче Сухобруее, ко­ торого отлично помнил, хотя и встречался с ним только в раннем детст­ ве, а взрослым—:лишь раза два на коротких воскресных охотах по ут­ кам в пойме Ульбы. И тогда высокий, широкоплечий, с талией горца, весь какой-то лег­ кий на своих длинных сухих ногах, с красивой кудрявой русоволосой го­ ловой, с большими серыми орлиной зоркости глазами, силач, поборов­ ший в заезжем в наш городок цирке борца-тяжеловеса, лихой гуляка и весельчак поражал меня своей душевной широкостью и добротой. Но то, что я узнал о нем во время нашего отъезжего поля от бригадира, по-но­ вому раскрыло мне Василия Кузьмича. Уже одно его неистовство из-за напрасно загубленной Иванкой выпи, его слова: «Не губи кого не поло­ жено. Я весенний-то голос этого, как в бочку, бучила больше других птиц уважаю: гудит он все равно, что большой колокол в христовскую заутреню»,— мне осветили новые грани его отзывчиво-чуткой к красоте природы поэтической души. «Вот он истинный охотник! Вот оно, постоянное-то общение с приро­ дой, которое питает мудрость, вызывает в человеке жажду добра, рож­ дает в его душе великое острое ощущение самоконтроля, без которого охотник —не человек, а волк...» Заснул я не сразу. И мысли, родившиеся в моей голове, и ночь под звездами с чьими-то невнятными, таинственными голосами в этой без­ людной степи, рядом со спящими где-то здесь близко древними- сторож­ кими птицами-великанами, которых так безжалостно, часто неразумно истребляет человек, еще долго не давали мне спать: «Простой плотник, неграмотный мужик, сбросивший с головы картузишко и заклявшийся не губить дроф больше меры. Слова: «Не мясники же мы! И после нас народятся охотники —надо и об них подумать» —на всю жизнь запом­ нились Ивану. Ни одно доброе усилие не пропадает даром... Дрофы еще сохраняются в самой отдаленной глубине степи... Рано или поздно при­ дется. Рано или поздно...