Сибирские огни, № 011 - 1971

критика, а с волнением даже не ученика, а ученика учеников, младшего подмастерья... А. Рубашкин подробно и внимательно анализирует работу М. Кольцова, убеди­ тельно говоря о специфике фельетонов пи­ сателя и его очерков. Кольцов в книге впи­ сан в литературные рамки времени. Инте­ ресны и параллели с Зощенко, с Ильфом и Петровым, с другими авторами. Очень убе­ дительна и значительна параллель «Коль­ цов — Маяковский». Здесь уже говорят не пи­ сатели— говорит сама эпоха Очень интересны приведенные отзывы Александра Фадеева и Алексея Толстого о творчестве Михаила Кольцова. И, конеч­ но, Валентина Катаева, писавшего об «Ис­ панском дневнике» «Читая «Испанский дневник» Михаила Кольцова, я все время думал о... двух художниках. О художнике- моменталисте, горячем, поспешном, страст­ ном, вступившем в поединок со своей мол­ ниеносно меняющейся натурой, и о худож­ нике, остановившем время Автор «Испан­ ского дневника» объединил в себе этих двух художников» Но, может быть, еше интереснее слова самого М, Кольцова, как-то сказавшего о себе- «Я пишу не для себя... Я чувствую себя легко у людского жилья, там, где на­ род, где слышны голоса, где пахнет дымом очагов, где строят, борются и любят». Конечно, в книгу А. Рубашкина не во­ шло очень многое из того, что можно было сказать о Кольцове,— книга невелика, а на­ следие публициста огромно. Но главное во­ шло. И автор не только сумел сравнить ва­ риант га!етных очерков и отдельных изда­ ний. воспользоваться воспоминаниями лю­ дей, знавших Кольцова, друживших с ним, но и поднял архивные материалы, введя в научный обиход немало нового. А. Ру­ башкин чувствует, что настоящий фельетон или очерк — это превосходное знание ма­ териала, это эмоциональная насыщенность, точность концепции, поток ассоциаций (под­ час ложных — тогда возникает «кольпов- ский » эффект фельетона — неожиданность). Оружие сатиры, оружие сарказма, оружие иронии — все это прочно связано с именем М. Кольцова Справедливо пишет критик: «Уже тогда (при жизни М. Кольцова.— д. мI стали ясными сложности, которые возникают перед исследователями неболь­ ших по объему сатирических вещей. Цита­ та из романа, несколько стихотворных строк способны гораздо ярче передать атмосферу целого, чем отрывок из фельетона. Чита­ тель фельетона смеялся, он ощущал стихию фельетониста, а не отдельные образы Кро­ ме того, читателю не нужны были разъяс­ нения, скажем, о партийной чистке или о том. откуда берутся бюрократы и пере­ рожденцы. Все это было так понятно, ря­ дом, в той же газете, печатались на ту же тему статьи, заметки, корреспонденции. Фельетоны о нэпе появлялись, когда живой нэпман ходил не только по страницам ро­ манов И. Ильфа и Е. Петрова, а был ря­ дом. Все видели, как он живет, веселится, жиреет. Фельетонист писал об известном явлении. Но он был бы плохим фельетонн стом, если бы взятые им из жизни конкрет­ ные факты становились лишь иллюстраци­ ей того, что все знают и понимают». Сатирик, фельетонист, очеркист — таков писатель М. Кольцов. Особенно удачны страницы, посвящен­ ные событиям на Пиренеях. Кольцов был бойцом великой схватки с фашизмом. Правильно пишет А. Рубаш­ кин: «Испанский дневник» —- антифашист­ ская книга, книга-предупреждение. Коль­ цов предчувствовал Неизбежность нашего военного столкновения с фашизмом. Он ду­ мал о своем месте в этой борьбе, готовил к ней и читателей и товарищей по журна­ листской работе. Готовил личным приме­ ром Его испгнекий опыт не прошел даром для тех наших писателей, которые в июне 1941 стали военными корреспондентами». Здесь в работе о Кольцове в Испании А. Рубашкину особенно помог опыт его предшествующей работы. Критик давно за­ нимается проблемами очерка. Он автор многих статей о публицистике, книги об И. Эренбурге. Новая книга значительнее предыдущих работ критика,— при всем ин­ тересе, вызванном книгой об И. Эренбурге, в ней можно было отметить известные пу­ стоты — противоречия писателя, его слож­ ная эстетическая концепция, рожденная его огромной эрудицией, были сложнее, чем это могло показаться молодому автору. Очерк о Михаиле Кольцове серьезнее и глубже, хотя в известном смысле писать об этом писателе труднее — здесь нельзя отталкиваться от противоречий (их прак­ тически не было), от изломов извилистого пути (путь писателя-большевика был очень определенен и четок от начала до самого трагического конца). Есть ли в книге недостатки? Есть. Ну, скажем, в ней мне не хватает той изыскан­ ности стиля, той «отщелкнутости» фразы, которая отличала Кольцова. Понимаю, что смешно требовать от автора монографии о Льве Толстом, чтобы он подражал стилю «Анны Карениной», а от автора стиховед­ ческой работы— разбитые строчки и ритми­ ческие ходы в стиле Маяковского. Но боль­ шей заостренности, веселой свирепости, на- ступательности, активности языка, стиля я бы хотел требовать именно здесь... Менее интересен и значителен раздел о влиянии Кольцова на последующих авторов. Думаю, что говорить о влиянии его на Е Дороша не следует — здесь отчетливее влияние Гле­ ба Успенского. На Ольгу Берггольц тоже влиял в основном не М. Кольцов, а А. Гер­ цен. Что же касается влияния личности, то здесь А. Рубашкин не ошибся — влияние Кольцова на формирование советской жур­ налистики, особенно военных лет, очень ве­ лико. Очерк о М. Кольцове — интересная, умная киша, Дм. МОЛДАВСКИЙ