Сибирские огни, № 011 - 1971

смотрит на происшедшее материнскими глазами: А давно ли за грязь на ботинках Нас ругали сердитые мамы... Однако юбилейными стихами, как бы они ни были значительны и важны, нельзя исчерпать все богатство чувств нашей поэ­ зии. И в книгу естественно вошли многие «разные» стихи, и есть среди них безуслов­ но хорошие. В сборнике много пейзажной лирики. Сибирская природа... Ее не устают воспе­ вать поэты-сибиряки. И это меньше всего похоже на уход куда-то в ,сторону от маги­ стральных дорог времени. Как ни парадок­ сально, но лирика природы в сибирской поэ­ зии выступает как одно из проявлений гражданственности. Воспевается край, до сих пор далеко не обжитый и, говоря сло­ вами одного из персонажей Горького, «жаждущий человека». Край, до конца не потерявший в центральной России или на юге старую репутацию «гиблого места». Утверждая красоту своей Сибири, поэты, грубо говоря, выполняют высокую пропа­ гандистскую миссию. Может быть, сами того не замечая. Пейзажной лирике «Дня поэзии» при­ сущ добрый оптимизм. Не та жизнера­ достность «бодрячка», что закрывает глаза, чтобы не заметить непогоду. Оптимизм ли­ рики природы этой книги пленяет своим реализмом, стремлением высветить прекрас­ ное в суровых красках неласкового края. Михаил Кубышкин назвал свое стихотво­ рение «Осенью». Эта не та осень, что «очей очарованье». Здесь «пахнет севером, тунд­ рою, льдами», и «стужа добирается до те­ ла», и «тучи толстые бродят над нами»... Все это так, Но в резерве у нас бабье лето И в запасе отлет журавлей, Будут дни еще полные света И теплынь густозвездных ночей. Владимир Макаров не может оторвать­ ся от природы своей Сибири, кажется, она в его кровеносной системе. Он, подобно Кубышкину, не идеализирует ее, видит ее осенние дожди, «холодные, глухие, без про­ света», ее короткое лето и долгую зиму, она у него такая, как есть, и такая дорога. Но плавный ход моих осенних рек, Но крик прощальный птицы в поднебесье, Но шум урмана.... Это мне навек Родимая, единственная песня. Сколько стихов и песен сложено о рус­ ской березке, но у Макарова она своя, си­ бирская, упрямая, жизнестойкая, растущая наперекор непогодам: Смотрите, в прутике неброском. Растущем на краю села. Уже видны черты березки, ее ветвей, ее ствола. Как в хрупкой девочке-подростке Сокрыта женская краса... Под ливнями, на перекрестке Такие зреют чудеса! Последние строки как будто необяза­ тельны, но без них исчезло бы лирическое начало, то удивление перед жизнью — чу­ дом, без которого нет поэзии. А вот другие березы — из стихов Вятки­ на. Они вписаны в полный философского смысла .пейзаж как одна из деталей непо­ вторимого сибирского простора, знаменую­ щего прекрасную, чудесную судьбу чело­ века: Родных полей степная воля. В березы плещутся хлеба. Уж если вправду, жизнь — как поле,— Прекрасна у людей судьба! Идешь, ступни в пыли купая, Кует кузнечик чудеса, И горизонта полоса Все отступает, отступает... Как ни широка Сибирь, сердце поэта не утолить одной этой ширью, оно бьется в унисон со всей страной и миром. Геогра­ фия «Дня поэзии» включает в себя пре­ лесть «вятского говорка» в стихах Леонида Решетникова, и голубизну Казбека в «Вы­ сотах» Александра Смердова, и «Подмо­ сковную легенду» Ивана Краснова. Бессон­ ница Ивана Ветлугина — недуг особого свойства, его причина — благородная тре­ вога за судьбы мира: Я слушал гул и шум, как будто подо мной вздыхал от тех же дум бессонный шар земной. Можно сказать добрые слова о многих стихах книги. Но тут неизбежны скучные перечисления имен и названий. Не полемичные, на взгляд сосредото­ ченные на своих темах, стихи сборника без запальчивости, по-сибирски спокойно вклю­ чаются в споры, волнующие всю современ­ ную советскую поэзию. Это можно заметить, вчитавшись в сти­ хотворение Виктора Крещика с незатейли­ вым названием «Чернушка». И рифмы вро­ де бесхитростные, однородные: «чернуш­ ка — деревушка», «прялка — гадалка», а то и вовсе глагольные: «подымет — уплывает», «покоряем — понимаем», «корят — гово­ рят»... А почему так волнует, почему слова кажутся до предела выверенными и един­ ственно возможными? Может, потому, что нехитрая рифма, совсем как в народной поэзии, с лихвой компенсируется внутрен­ ними созвучиями: Здесь пристрастье К песням старым, Здесь в почете старина, Протекает речка Тара, Тоже старая она— Речка Тара названа один раз, но слова выбраны и поставлены так, что в каждой строке как будто течет Тара: «пристрастье», «старым», «старина» и т. д. И все же стихотворение пленяет не толь