Сибирские огни, № 011 - 1971

т. е. я ее стою и она меня стоит, вот как идем. Рассказ о том, как жену убил. Режь! Его в солдаты берут. Я его любовница, и на что она это мне сказала. Ночью зарезал и все думал, что мне с ней делать». Описание нарядной одежды перешло в окончательный текст без разъяснений. Но от следующего абзаца чернового наброска почти ничего не осталось: он совершенно переосмыслен, развернут по-иному — в со­ ответствии с сюжетом, построенным зано­ во. Такова же участь и наброска № 384: «Стали мы плакать с ней, а ночью зарезал». Но в окончательном тексте плачет одна Акулина: «Смеется, а у самой слезы текут; плачет и смеется», а муж просит у нее про­ щения. Ситуации изменились, сюжет по сравнению с набросками весьма усложнен. Муж убивает Акулину не сразу после того, как она плакала и смеялась, а гораздо поз­ же, сломленный вихрем чувств и пережива­ ний, противоречащих одно другому. «Акулькин муж» — человек «пустой и взбалмошный» (по характеристике самого Достоевского). Он подвержен резким сме­ нам настроений. Оклеветанная Акулина, по­ луребенок, наивная душа, гибнет от его ру­ ки в момент стихийной вспышки гнева и отчаяния этого человека, не нашедшего вы­ хода из тяжелых обстоятельств, не умевше­ го подчинять рассудку свои темные ин­ стинкты. Усложнение сюжета шло в русле стиля устных рассказов, с максимальным прибли­ жением к ним. Повествователь говорит именно тем языком, каким он должен был говорить в жизни. Уровень художественно­ го совершенства этой повести весьма высок, а достигнут он в значительной мере бла­ годаря привлечению и контаминации мо­ тивов народного творчества различных жанров. Не случаен выбор имени. Акулька в на­ родном сознании — существо глуповатое, смешное своей наивностью и простотой («Акуля, ты откуля? — Оттуля, из-под ку­ ля» и т. п. рифмованные диалоги из моих записей на юге Западной Сибири). Имела распространение карточная игра «в Акуль- ку» — вроде игры в подкидного дурака, но отличающаяся от нее: кто проиграет — тот «Акулька», причем ее обозначала «роковая» карта — пиковая дама. В Акулинин день — 13 июля — бесится рогатый скот от укусов слепней и жары. Коровье бешенство ассо­ циировалось порой и с человеческим: «На Акулину, бывало, и мужики бесились»,— го­ ворила мне в 1952 году рассказчица Мико- лаиха, уроженка села Изес. А в повести убийство происходит в это время года, ве­ роятно в июле, так как упоминается убор­ ка сена. Есть, кроме того, в главе «Первый месяц» две строки из плясовой песни, не приведенной полностью: «Погодя-того не­ множко Ак-кулинин муж на двор...» Среди каторжан бытовала какая-то песня об Аку­ линином муже, содержание которой остает­ ся неизвестным, но процитированные две строчки должны были иметь то или иное отношение к содержанию повести. Вся повесть богато орнаментирована на­ родно-поэтическими сравнениями, образами, оборотами речи, присущими фольклору. Их явно больше, чем обычно бывает в устных рассказах о пережитом. Рассказчик, от име­ ни которого ведется повествование, ограни­ ченный человек, не знавший и не видевший ничего за околицей своего мещанского мир­ ка, не смог бы рассказать такую великолеп­ ную вещь. С народной, поэтикой в этом произведе­ нии сочетаются — легко и свободно, без на­ рушений художественного единства —•эле­ менты индивидуального стиля самого Д о­ стоевского. Мы наблюдаем прием повтора, интонационного и ударного выделения од­ ного слова (найденный еще в работе над «Бедными людьми», присутствующий в пись­ мах-монологах Макара Девушкина). Так, в кульминационной сцене «Акулькиного му­ жа» читаем: «Она как закричит, кровь-то как брызнет, я нож бросил, обхватил ее ру- ками-то спереди, лег на землю, обнял ее и кричу над ней, ревом реву; и она кричит, и я кричу...». Повествователь, если бы он был реальным человеком, вряд ли захотел бы, а если бы даже захотел, то не смог так глу­ боко всматриваться в свою душу и с пре­ дельной откровенностью исповедоваться во всех своих переживаниях. Трагический пси­ хологизм — не от устной прозы, он принад­ лежит самому Достоевскому. Повесть «Акулькин муж» — звено в цепи произведе­ ний исповедального типа. Так и пошла работа по двум линиям; точного воспроизведения текстов народного творчества — во-первых, и литературной пе­ реработки, превращающей их в составные части его собственных произведений,— во- вторых, обе линии прослеживаются ясно — от «Бедных людей» и новелл сороковых го­ дов, через «Записки из Мертвого дома», .где они, благодаря мощному притоку мате­ риала извне, получили новое развитие, до позднейших романов. Часть набросков из тетради № 1 вошла в дальнейшем в различные романы, пове­ сти, новеллы Достоевского. Это, главным образом, меткие слова, эпитеты, метафоры, своеобразные речевые обороты. В «Бесах», в сцене на мосту, использована запись тю­ ремного арго, условными словами передаю­ щая ограбление церкви. Устные рассказы каторжан продолжали жить в сознании Достоевского и через мно­ го лет после «Мертвого дома». Об этом свидетельствует следующий примечательный факт: в начале 60-х годов писатель расска­ зывал своим друзьям — именно рассказы­ вал, передавал устно некоторые из катор- жанских былей и преданий, не вошедшие в «Записки». Об этом писал в своей книге «Литературные встречи и знакомства», вы­ шедшей в 1890 году, один из старых друзей Достоевского, историк литературы и кри­ тик А. П. Милюков. (Часть мемуаров Ми­ люкова переиздана в сборнике «Достоев-