Сибирские огни, № 011 - 1971

Любопытные факты содержатся в био­ графии писателя. О том, как много сказок няни и бывших кормилиц было услышано в детские годы, как в семье Достоевских увлекались сказками, вспоминал младший брат писателя Андрей Михайлович.1 Увлеченно юный Достоевский присту­ пил и к собирательской работе. Примерно 18 лет отроду, вероятно в 1839 году (по обоснованным предположениям Н. Пикса- нова), он записывает от людей из москов­ ского простонародья некоторые песни и ле­ генду о Луковке; много лет спустя именно эти записи были введены им в текст «Бра­ тьев Карамазовых». В сороковых годах он вникает в устные рассказы, очевидно, ме­ муарного типа: врач Ризенкампф П. Ф., совместно с которым он жил на квартире в Петербурге в 1843 году, помнил, что До­ стоевский подолгу беседовал в приемной с его пациентами и многое туз же записы­ вал. Из этих бесед и устных рассказов До­ стоевский извлек зерно сюжета «Неточки Незвановой»,2 а также, вероятно, мотивы «Униженных и оскорбленных». Достоевский не только интересовался устными рассказами, не только слушал, но и записывал их. Вот почему зачин рассказа «Честный вор» (1848) воспринимается не как литературный прием, а как сообщение автобиографического порядка: «Асчафий Иванович подчас умел рассказывать исто­ рии, случаи из собственной жизни. При все­ гдашней скуке моего житья-бытья такой рассказчик был просто клад». Подобный же зачин и в рассказе «Ползунков» (1848): «Слушайте,— шепнул мне хозяин,— он рас­ сказывает иногда прелюбопытные вещи. Ин­ тересует вас?» И далее, через несколько строк: «Господа, позвольте рассказать. Я хо­ рошо расскажу про Федора Николаевича! Я знаю одну историю — чудо!» В сороковые годы Достоевский оттачи­ вал свое умение вслушиваться в речь окру­ жающих его людей, во всякого рода сооб­ щения, бытовые разговоры, в устные рас­ сказы о пережитом. Куски живой речи, вос­ произведенной на высоком уровне точности, есть в «Честном воре», в «Ползункове», в «Слабом сердце» и в других произведениях^ написанных тогда. Но запись устного рас­ сказа, как такового, еще не являлась его задачей: эти куски живой речи в каждом случае подчинены собственному замыслу писателя, главной идее произведения. От устной прозы он взял свойственную ей диа­ логическую форму, которая нашла впослед­ ствии такое блестящее применение в его ро­ манах с их многоголосьем, спорами, стол­ кновением мнений. Успех «Бедных людей», первого в Рос­ сии социального романа (по определению Белинского), сменился неудачей повести «Хозяйка». Ее персонажи, люди петербург­ 1 А. М Д о с т о е в с к и й . Воспоминания.— «Достоевский в воспоминаниях современников». М., 1Жи т 1 ! Л И. Г р о с с м а н , Достоевский. М„ 1962, стр. 46. ских окраин, заговорили вдруг напевным: языком былин, а эпическая торжествен­ ность порой перебивалась экзальтацией* идущей от раскольничьих сектантских сти­ хов. Видения одинокого мечтателя Ордынова заслонили социальную явь. Суровым был отзыв великого критика-демократа, но позд­ нее и сам Достоевский признал повесть не- удавшейся. Тем не менее, писатель включил ее в собрание своих сочинений. Это был эксперимент, звено в цепи исканий, без ко­ торого ему нельзя было обойтись. А даль­ ше? Горькая правда жизни займет основное- место в его книгах, и фольклор заинтере­ сует его тоже такой — отражающий время, звон кандалов, мечты о возмездии... «Изучать жизнь людей — моя первая в цель и забава»,— эти слова Достоевского были его девизом в противоборстве с тяг­ чайшими условиями каторжных лет. Мему­ аристы удивляются, как писатель не погиб- в Омском остроге, а проник в души людей, изучил жизнь вокруг себя и нашел новый слой народного творчества, чем существен­ но и насытил свои произведения. Целую главу первой части «Записок из Мертвого дома» занимает описание катор­ жного спектакля. Оно замечательно прежде- всего своей строгой этнографической точ­ ностью, верной передачей всех существен­ ных деталей и, что весьма любопытно,— описанием реакции зрителей. Но это не су­ хая точность протокола перед нами яркое- и живое изображение всего происходивше­ го на устроенной арестантами сцене. Д о­ стоевский — зоркий наблюдатель-этнограф и одновременно мыслитель, его выводы из наблюдений весьма значительны. «Можно было даже удивляться, смотря на этих им­ провизированных актеров, и невольно поду­ мать: сколько сил и таланту погибает у нас на Руси иногда почти даром, в неволе » тяжкой доле!» С этой мыслью связана высокая оценка- игры каторжан, превратившихся на врем» в актеров, особенно приговоренного к веч­ ному заключению Баклушина, который ис­ полнял роль Филагки в популярном тогда водевиле «Филатка и Мирошка» (драма­ турга первой половины XIX века П. Гри­ горьева). Достоевский считает, что этот та­ лантливый человек играл лучше, чем изве­ стные артисты московских и петербургских театров. Баклушин оказался не только да­ ровитым актером, но и рассказчиком, пове­ давшим «пресмешную», а на самом деле трагическую историю своей жизни,— этот рассказ введен в «Записки» Прозорливой была догадка автора «За­ писок» и о роли предания, роли традиции и коллективном создании пьесы-буффонады «Кедрил-обжора», разыгранной каторжана­ ми, хорошо известной народу в то время, хотя ее текст нигде и нико 1 да не был на­ печатан. Мысли Достоевскою о происхож­ дении этой «загадочной» пьесы полностью- подтвердились Найдены ее источники Ка­ торжане разыграли фольклорное действо с использованием мотивов из «Комедии о