Сибирские огни, № 011 - 1971
сметным количеством тетеревов в ней, о которых нам говорил старик Корзинин. Но, спеша, мы решили не останавливаться. Все же Митяйка соскочил с линейки и, покуда мы огибали куртину, выпугнул и убил трех перелинявших сине-черных, словно обтянутых бархатом, петухов. Сияю щий, он подбежал к нам и, остановившись и состроив строгое лицо, как это сделал утром Иван, выкрикнул: «Безотменно! Бесспоронно! Безубой- но!» С каждым вещим словом он бросал нам черныша. Мы все, в том числе и наш бригадир, дружно рассмеялись выходке озорного паренька. Поднявшееся солнце прогнало туман. Над нами голубым шатром раскинулось безоблачное небо, проткнутое шпилями Монастырей, через каких-нибудь два-три часа снова жаркий, солнечный день жадно обни мает степь. Но эти краткие часы перехода от ночного холода, когда и в ватнике знобко, а лица, шеи и даже руки морковно-красные от утренника, к безжалостному владычеству белевшего от собственного неистовства полуденного солнца — самые благодатные для преодоления бескрайних пространств В эти часы так пахуч воздух, пропитанный и горьковатым душком полынки, и тягучим, чуть сладковатым настоем из чебреца и шалфея, так чист и стеклянно-прозрачен, что самые дальние хребты сланцевых гор с лепящимися у их подножий аулами видны с такой отграненной чет костью, словно вы смотрите на них в стекла многократного бинокля. Вот толстый казах, в меховом бешмете, в малахае и огромных с ко- шемными айтпаками кожаных саптомах, верхом на тщедушном стригуне- третьяке, подхватив веревкой копну сена-«осенчука», медленно волочит ее к жалким, желтым, как сурочьи норы, слепленным из глины, навоза в камня зимовкам. Стригун выбивается из сил, то и дело останавливается, а он, тяже лый, грузный, сидя на жеребенке, неистово колотит его ногами по поджа рому животу. О вольный, детски беспечный сын степи! Целый день протаскает оа пять копнушек негодного, скошенного глубокой осенью сена с луговины до зимовки —когда, сложенные на арбу, их за один раз так легко доста вить на зимовку. А зимовки — холод, чад, вонь. «Но ведь уже идет и обязательно придет и сюда техника, а с ней и новая жизнь —сотрет с лица земли эти древние, недостойные человека, почти первобытные становища кочевников. Да, все это уже отжило, все обречено на снос...» Я невольно поймал себя, что, с момента выезда из города, здесь, в степи, я живу лишь одними ощущениями: мозг мой как бы начисто вы ключен из повседневного, привычного круга мыслей о жизни, о мире —со всеми его противоречиями. Здесь я наедине с природой, с глазу на глаз с самим собой. И не почему ли, даже после самой краткой поездки на охоту или на рыбалку, я всегда чувствую себя обновленным, заряженным новым запасом сил, как после длительного южного курорта .. И словно в подтверждение мелькнувшей мысли взгляд мой поймал беркута, с хищным клекотом ходившего высоко в небе, на широких косых кругах. Казалось, даже и не двигая крыльями, он плавал над небольшим, среди бурой ковыльной степи, темным островком дерезы. И вдруг стреми тельно, с свистящим шумом упал в островок и через мгновение тяжело взмыл с заловленным, прижатым к животу зайцем. Все выше и дальше, дальше понес он жертву к кручам Монастырей. А я все следил и следил за ним. Вот он уже обратился в точку и. наконец, пропал из глаз, но в напря женных моих зрачках теперь уже и небо, и сахарные головы Монастырей, и степь начали такой же каруселью кружиться с каким-то шелестящим шумом, не то от летящей вокруг солнца земли, не го от потревоженных
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2