Сибирские огни, № 010 - 1971

— Непроработанно,—говорит она. — А как проработать? — Ну, знаете...— мнется дама.—Не могу я вот так сразу... Это дело творческое, индивидуальное... — Но все же,— говорю,—должны быть какие-то рекомендации. — Учитесь у классиков,—советует она. — А классики-то, классики у кого учились? Дама опять мнется: — Ну... прежде всего —талант. — Ага,—смекаю.-—А я, значит, пень набитый? — Я этого не говорила,—пятится она. Тьфу ты! Ну как со стенкой разговариваешь! ...Иду в третье место —в издательство. В издательстве редактор — человек еще довольно молодой, но, видать, начитанный и строгий. В очках. — Видите ли,— начинает объяснять он.—У вас, собственно, пока еще нет рассказа, а есть скорее этюд, набросок... — Сынок! —говорю я.—Мне все равно как назовете. Главное —тут правда все. С жизни списано. С натуры. — Видите ли,—поднимает он бровки.—Как бы вам растолковать?.. Есть правда жизни, а есть правда искусства... — Ах вон что! —говорю.—Тогда ясно. Если их у вас столько разве­ лось, то где же тут правды добьешься. В общем, заклевали они меня вконец и запутали. Сколько ни носил рассказов — результат тот же: то шибко туманно, то шибко прозрачно, мяса нет —одни кости, костей нет —одно голое мясо... В молодежной газете какой-то длинноволосый раз даже предъявил, что я жизнь плохо знаю. Это я плохо знаю! Да я огонь и медные трубы прошел, четыре раза тонул, с топографами голодал, в подземелье спускался, с крыши падал!.. Ах, думаю, мозгляк сопливый! Повисел бы ты, как я, полтора часа на карнизе —что бы ты тогда запел?! Не знаю, чем бы все это кончилось, да, спасибо, один хороший чело­ век меня надоумил. Один литературный консультант в журнале. Такой позеленевший старичок из старой редакторской гвардии. Заприметил он меня, видать, и посочувствовал. Отозвал как-то раз в сторонку и говорит: — Извините, что вмешиваюсь, но я вам в отцы гожусь и хочу дать один важный совет. Не обидитесь? — Какая может быть обида? —отвечаю.—Только этого и доби­ ваюсь. Тогда старичок поманул меня нагнуться и шепотом, на ушко, гово­ рит: — Писать, батенька мой, надо так, чтобы словам было тесно, а мыслям просторно. Соображаете? — Вас понял,—сказал я, с чувством благодарности пожал этому старичку руку и пошел домой. Дома я сразу настроил машинку для печатанья через один интервал, обложился бумагой и засел. Два месяца сидел безвылазно. Сочинил шестьсот страниц с лишком. Словам было очень тесно. Некоторые даже вовсе не помещались, и я их тогда мелким почерком, от руки, вписывал на второй этаж, сбоку и с обратной стороны.