Сибирские огни, № 010 - 1971
„.Мы идем и идем по воде, и вода все не поднимается, и полоска пе ска сзади, и люди там, на пляже, становятся все меньше. Горизонт в се ровато-голубой дымке отдаляется, и от блеска воды рябит в глазах. Мы держимся за руки, на дне попадаются камни. Майя смеется — от сияния воздуха и теплого солнца, и от тихого ветра, который едва шевелит воло сы. Песок под ногами мягкий и прохладный. Когда Майя оступается, я сжимаю ее руку и смотрю на нее, и у меня холодеет в груди от стра ха, что все это сейчас кончится... — Дойдем до тех камней,—предлагаю я,— там можно поплавать. — До самых камней, до горизонта,— как эхо, повторяет Майя. Камни —далеко. Они еле видны, темные пятна среди серовато-белых бликов. Мы идем и идем, и все это не кончается. — Господи,-—говорит вдруг Майя,—я же грешница, за что мне такое? Ну, да —так она бы и сказала. Но тогда не было Майи, и до камней он дошел один. Но теперь это будет вместе. Будет и Средняя Азия, и не правдоподобно синее, густое небо, и мавзолей Исмаила весь из пенных, каменных узоров, такой легкий, будто остановился в полете над землей, и вечера вдвоем, когда он станет работать и чувствовать, как она что-то делает, ходит по квартире... Вот только комната, в которой он живет, для этого не годится: за пыленная, загроможденная книгами. Единственным украшением была небольшая картина, да и ту он недавно убрал. Ее подарила знакомая ху дожница. Молнии на черном небе. Много разных молний —зеленых, красных, желтых, фиолетовых Они сталкиваются, вспыхивают, гаснут. Когда-то этот холст ему даже нравился — Живи с молниями,—сказала художница. Потом, под слоем пыли, краски поблекли и потускнели, молнии уже не сверкали и не гасли, и весь замысел показался вымученным, претен циозным. А он сам —разве не придумывал себе то одно, то другое? Со всеми так —мечешься, пока не придет время, когда вдруг поймешь, что же тебе нужно. И тогда все освещается по-другому— ясно, чисто, резко. Он отнес картину в чулан. На том месте, где она висела, обозначил ся светлый прямоугольник. ...Он стоял у подъезда и, жмурясь, прикрывая глаза перчаткой, смот рел на снег, на ребятишек, которые, визжа от восторга, барахтались в сугробах, невероятно белых и легких. От солнца, голубовато-белого блеска, свежего, прохладного, чуть колющего горло воздуха у него за кружилась голова. Ну и денек —сколько таких дней прошло мимо него! Вечно в спешке, в редакционной суете. Командировка сокращается до минимума, работа над материалом —хватит и дня, ночь по своему усмо трению. Скорей, скорей. В номер, чтобы газета с этим материалом высту пила раньше других. Скорей, скорей... А ему хотелось, как и всем спецко рам, не торопясь поработать над статьей, очерком, найти неожиданный ход, отточить фразу. «Майя не знает, какой я тип,—вдруг подумал Юра,— а я толком да же не рассказал о себе —все отмалчивался... Но она должна знать все — и ту историю с фельетоном, и многое другое. Какой есть, такой есть». Пока он шел, уже не замечая ни дороги, ни снега, ни солнца, сама собой выработалась целая программа на ближайшие дни. Пункт первый: съездить к матери в Пензу. После смерти отца она жила одна, хворала и писала ему коротенькие письма, в которых изо всех сил старалась не по
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2