Сибирские огни, № 010 - 1971

циалистический лагерь. Весь мир, в том числе и пролетариат западных стран, требо­ вательно и пристально смотрит на практику коммунизма, на ее соответствие идеалам. Капитализм всеми средствами — идеологи­ ческими, экономическими, даже военными — пытается затормозить наше развитие и скомпрометировать новый строй. В глобаль­ ной идеологической борьбе нет более важной задачи у советской литературы, чем предъ­ являть мощные идейно-художественные до­ казательства преимуществ социализма перед капитализмом. Но . современное рациональ­ ное мышление человечества не воспримет голые лозунги и рекламные факты. Ему нуж­ на именно неопровержимая система доказа­ тельств, анализа, ответа на самые острые вопросы. В поэмах «Под кожей статуи Свободы» и «Казанский университет» Евтушенко своими, поэтическими, средствами и в меру своих сил участвует в решении этой главной идео­ логической задачи. А то, что это насущное требование времени совпало с потребностью его поколения, лишь придало особую заинте­ ресованность и страстность его поэтическим исследованиям современности. В ноябре 1966 года Евтушенко прилетел в США по приглашению Куинс-Колледжа, за полтора месяца он побывал в Нью-Йорке, Вашингтоне, Калифорнии, Техасе, на Аляске и Гавайских островах, встречался со студен­ тами, с читателями из разных слоев, с пи­ сателями, с министром Макнамарой и се­ натором Робертом Кеннеди. Когда он вер­ нулся на Родину и приступил к поэме, Аме­ рика сама пополнила впечатления о себе убийством Мартина Кинга и Роберта Кен­ неди. Поэма «Под кожей статуи Свободы» на­ чинается «Прологом», где понятие свободы, трактовавшееся иногда в некоторых стихах Евтушенко абстрактно, приобретает точный ленинский смысл: Вы о свободе мне? Д осуж ее позерство под сенью роковой висящих в небе бомб. От века своего свободным быть позорно... Д а, несвободен я от матерей Вьетнама, от камбодж ийских вдов и от далласских пуль. Этой же мыслью, вложенной в уста Джона Рида, завершается поэма: Тот двуличный лакей, кто кричит, что свободен он полностью: у свободных людей нет свободы для подлости! Тот презренный плебей, кто боится с подонками ссориться: у свободных людей нет свободы от совести! Убийство Кинга— это роковая печать, лежащая на всем облике Америки, это «год стыда», когда «все глаза только черные, ибо в них черный лик убиенного пастора». Но постепенно за этими одинаковыми глазами поэт различает разных людей: «толстого дру­ га», который надеется на очищающее дейст­ вие стыда, хиппи, которые выдвигают в пре­ зиденты свинью, бывшего охотника за ана­ кондами, который везде видит признаки этих удавов: ремешок часов «душит руку... рас­ проклятый анакондыш», неоновые буквы «анакондами шипят», скатки у солдат, «словно свернувшиеся анаконды»... «Анакойг дова система, анакондова». <■ Но если в образе анаконды Америка раз'- венчивается еще внешними средствами, то в портретах-самохарактеристиках, в монологах различных американцев исследование идет уже вглубь. Говорит доктор Кинг: Не ради премий Нобеля я к лю дям шел с объятьями. Мне было надо много ли? — Чтоб люди стали братьями. Хмельной юнец-расист избивает Кинга, приговаривая: «Дать сдачи не осмелишься... Ведь мы с тобою братики». Проповедь ненасилия не встречает под- держки.. Слово . берет, бунтующий студент, у которого мешанина в голове, «как семе­ чек в арбузе»: Идею дайте — хоть одну! — и я на власть-подлюку с руками голыми пойду, на атомную суку! Бунтарей уговаривает господин е идео­ логией Пирамиды: «Мир перетрясти не стре­ мись», «после бунтов — большой зажим». -■ Поэтическое обозрение состояния умов и психики современной Америки продолжа­ ется и прозой. Хорошей прозой. Перед нами предстает некий «великий маг», в котором по описанию его картин (горящие жирафы, растекающиеся часы) легко узнать Сальва­ дора Дали. «Великий маг» восхищается Гитлером, предпочитает «гениальное зло ног вседневному добру». « — Вы, вы... вы фашист,— сказал аме­ риканский профессор. — Вы думаете, что вы меня оскорбили! — усмехнулся великий маг». Да, итальянский сюрреалист говорит на одном языке с Гитлером и с расистской элитой Америки. Это родство не выкорчева­ но с разгромом гитлеровской Германии. Вошла в поэму и встреча Евтушенко е Робертом Кеннеди, как бы подтверждая ее документальность. Сенатор — человек со «странными» глазами: «они всегда были на­ пряжены. Голубыми лезвиями они пронизы­ вали собеседника насквозь, как будто за его спиной мог скрываться кто-то опасный». По Евтушенко, Роберта Кеннеди убили за тб, что он был ярким человеком: Просто целиться в лампу. Трудно — в нечто без данных. Яркость — слабость таланта. Серость — сила бездарных. За Робертом поднимается фигура Джона Кеннеди, и дается то же объяснение его убийства: «За что был пристрелен Джон Кеннеди? — За то, что он был высокого роста». Поэма фрагментарна, состоит из моноло­ гов разных людей и авторских комментариев. Но здесь фрагментарность как раз несет идейно-художественную функцию. Мир Аме­ рики разорван. От хиппи до Кеннеди все ра