Сибирские огни, № 010 - 1971

это — моя Отечественная!» Каковы же объ­ екты «сражения-жжения»? Предатели явные и скрытые, которые «именем Революции рас­ стреливали Революцию». Ладно, это, види­ мо, Берия со своими приспешниками. «Маль­ чик» «чего изволите» — довольно живучий тип», «примазавшиеся», которые «плохого не порицали, а после шли в полицаи», для ко­ го «не важно, что власть советская, а важ­ но им то, что власть». Кто же противопоставлен этим врагам? Поэт справедливо говорит: «Нужны тебе, Революция, солдаты, а не лакеи». И он при­ нимается разъяснять понятие «солдаты». Солдаты — народ нельстивый. Ершистый они народ. Солдат перед ложью не стихнет. Солдат на других не наврет. Эта детализация снижает высокое, обоб­ щенное понятие. Воинские уставы не очень- то дозволяют солдату ершиться. И уж сов­ сем компрометирует солдата инфантильней- шая похвала: «На других не наврет». Дальше поэт опять восхваляет «ершис­ тых», уже не солдат, а особую обществен­ ную силу: Вы столько обид получали, столько на вас плели! Но шли вы куда — в полицаи?! Вы в партизаны шли! Если обнажить авторскую логику, до­ вольно железно проведенную и через много­ словие, и через отдельные правильные сооб­ ражения, то она предстанет перед нами так: враги революции — те, кто приспосаблива­ ется, замалчивает наши недостатки, льстит советской власти. А истинные ее продолжа­ тели — это ершистые, которые режут правду- матку в глаза и терпят за свою «коаю- честь». В общем, идея формулируется кате­ горическим и односторонним образом: кто не критикует наши недостатки, тот враг со­ ветской власти! «Считайте меня коммунистом» вызвало резкую отповедь в литературной критике. В Москве и Новосибирске появились статьи под одинаковым заголовком: «Я против». Новосибирский поэт Л. Чикин с полным основанием заметил, в частности, по поводу строк «это моя гражданская, это моя Оте­ чественная»: «Но вот беда: объявив Отече­ ственную войну, а Отечественная война — это всенародная борьба против иноземных захватчиков, автор, совершенно забывая о врагах по ту сторону баррикад,— будто и нет их уже! — все свое внимание сосредото­ чивает на войне «гражданской». Еще более тенденция «гражданской» вой­ ны проявилась в стихотворении «Бабий яр». Как известно, Бабий яр — место под Кие­ вом, где немцы уничтожили десятки тысяч евреев. Но Евтушенко тягчайшее злодеяние врагов, против которых велась война Отече­ ственная, с удивительной политической бес­ тактностью использует в своей «граждан­ ской»: «О, русский мой народ! Я знаю — ты по сущности интернационален. Но часто те, чьи руки нечисты, твоим чистейшим именем бряцали. Я знаю доброту моей земли. К ак подло, что и жилочкой не дрогнув, антисемиты пышно нарекли себя «Союзом русского народа». Поэт вспоминает жертвы всемирного антисемитизма: Дрейфус — «мещанство — мой доносчик и судья», мальчик в Белосто­ ке при царизме — «лабазник избивает мать мою». Называется и Анна Франк, девочка- еврейка, замученная немцами в Варшавском гетто. Но — непостижимо! — ее палачи как раз и не названы, так же, как и палачи Бабьего яра. Нет, Евтушенко отродясь не хотел вы­ гораживать немецких фашистов, но слава эстрадного политического трибуна, режуще­ го правду-матку и терпящего за колючесть, уже занесла его. Обличение немецкого фа­ шизма, заклейменного и переклейменного а тысячах стихов, для него казалось прес­ ным— тут авторитет смельчака не нажи­ вешь. И он идет даже на политическое ко­ щунство, ни мало не задумываясь над тем, что злодеяние немцев в Киеве было так ужасно, что брать его просто как повод не­ допустимо, что тут необходимо бичевание лишь по абсолютно точному адресу. Именно в эти годы особенно резко про­ явилось у поэта стремление к эпатажу, пу­ бличному шуму, к популярности у тех «мо­ лодых стиляжных кликуш», о которых говорил М. А. Шолохов на XXII съезде КПСС. Несмотря на такую, мягко говоря, поли­ тически неточную позицию, Союз писателей СССР командировал Евтушенко за границу, чем не только опроверг слухи о преследова­ ниях поэта, но и поспособствовал тому, что­ бы человек сам посравнивал нашу действи­ тельность с буржуазной. В 1960—61 годах Евтушенко побывал в Париже и Лондоне, в Голландии и Африке, в США и на Кубе. В Париже, ведшем тогда несправедливую алжирскую войну, поэта поражает одиночество людей: «И всюду столько-столько одиноких! Не страшно — жутко делается мне». Свое отношение к со­ ветским Веркам-Верочкам он как бы пере­ носит на парижских девушек. Вот манекен­ щица демонстрирует свадебное платье: А она еще со школьного платьица так о свадебном мечтала, о своем. Свадьбы не было, а было что-то вроде, не любовь, а что-то вроде любви, и печально на помост она выходит, опустив ресницы синие свои. Стихотворение сочувственное, горькое. Если поэт уверен, что Верка, переросши свое легкомыслие, станет настоящей личностью, что «отверженная», послав к черту свои безлюбовные связи, займет достойное место в обществе, что официантка из «Балчуга» таит в себе душевные богатства и только надо помочь ей раскрыть их. то для мане­ кенщицы из Парижа нет выхода в данной системе жизни.