Сибирские огни, № 010 - 1971

наиболее далеким от образца, допустим, Ромео и Джульетты. Однако не только любовью занимался юный поэт, он выражал такую черту совет­ ской молодежи, как постоянное стремление соотносить личную судьбу с политическими событиями глобального масштаба. Вспоми­ ная печально знаменитую речь Черчилля в Фултоне, он говорит: «Угроза войны росла н росла, но мы ведь тоже росли». В стихах 1952—54 гг., которые войдут в книгу «Тре­ тий снег», уже прорезываются те мотивы, которые займут большое место в поэзии Евтушенко: Не надо говорить неправду детям, не надо их в неправде убеж дать. Не надо уверять их, что на свете лишь тишь да гладь, да божья благодать. Они поймут, они ведь тоже люди. Откройте им, что трудностей не счесть. Пусть видят же не только то, что будет, пусть видят, ясно видят то, что есть. В середине 50-х гг., в пору крупных об­ щественных. сдвигов после XX съезда пар­ тии, поэзия как бы пережила взрыв, обрела огромную популярность. Книжки стихов шли нарасхват, эстрадные выступления поэтов собирали толпы слушателей. По идее московских поэтов стали ежегодно изда­ ваться коллективные сборники, которые по­ том превратились в широко известный «День поэзии». В сборнике «Стихи 1956 года» стихотво­ рение одного из старейшин советской поэзии Николая Асеева «Еще за деньги люди дер­ жатся», заключающее, в общем, не новую Кысль, прозвучало откровением: Мне каж ется, что власть и почести — вода соленая, морская: чем больше пьешь, тем жгучей хочется, а ж аж да все не отпускает Потрясло читателей стихотворение A. Твардовского «Друг детства», которое войдет позже главой в поэму «За далью — даль»,— о реабилитированном человеке: «Он был недремлющим недугом, что столько лет горел во мне». Н. Заболоцкий опубликовал «Ходоков», обратившись после долгого мол­ чания, прежде всего, к образу Ленина. B. Луговской утверждал неразрывную связь поколений: «Вы, идущие в дальние дали ряды молодого народа, вспоминайте почаще товарищей старых тридцатого года». На соседних страницах перекликался с ним Евтушенко: Мир ждет меня, моей борьбы и мужества. Мир, где живые думают о мертвых и помогают мертвые живым. В первых коллективных сборниках он опубликовал «Празднуйте Первое- мая», «Партизанские могилы» и «Пахла станция Зима»: «О как я фильмы обожал — про Щорса, про Максима, и был марксистом, в сущности, хотя не знал марксизма». В 1956 году Евтушенко заканчивает поэ­ му «Станция Зима» — первое обобщение пережитого и передуманного за двадцать три года жизни. «Сложность вдруг пришла сама, и от нее в тревоге, не иначе, поехал я на стайции Зима». Поэт сосредоточивает внимание на самом остром вопросе тех лет. Сестренка «спросила, был ли в марте я в Колонном». Дядя говорит: Такое время. Думаю т в народе. Где, что и как — не сразу разберешь. Выходит, что врачи-то невиновны? За что же так обидели людей? С кандал на всю Россию, безусловно, а все, наверно, Берия злодей. Вернувшись в городок детства, поэт на­ слаждается тихим, свежим утром. Спокойно течет жизнь, в зиминской чайной собрался знакомый с детства контингент местных жи­ телей: В меню учитель шарит близоруко, на жидкий суп колхозница ворчит, и темная ручища лесоруба в стакан призывно вилкою стучит. Но в ответах на острые вопросы нужда­ ются и грустная женщина, запевшая с от­ чаянным весельем, и паренек, который до­ бирается до зиминского и иркутского на­ чальства, чтобы устранить безобразия в кол­ хозе. И встреча с несостоявшимся писате­ лем, «очкастым человеком жирнолицым», гоже требует ответа и отпора: Но в том, как взглядом он соседей мерил, как о плохом твердил он вновь и вновь, я видел только желчное безверье, не веру, ибо вера есть любовь «И думал я о подлинном и ложном»,— говорит поэт. «Давайте думать»,— призыва­ ет он. Мы столько послезременной досады хлебнули в дни недавние свои. Нам не слепой любви к России надо, я думающей, пристальной любви. Суть поэмы — именно в такой прямой публицистике, в обнажфности мысли. Ана­ лизировать какое-то оробое своеобразие формы не приходится. ПЬэма кое-где живо­ писна деталями. Одной лишь строфой на­ рисованы посетители чайной, которых мы воображаем очень живо. Поэт, ярко пере­ дает восприятие летнего леса: «Тянула го­ лубика лечь на хвою, брусничники подошвы, так и жгли... Клубника млела, запахом тре­ вожа... и в ней, дурманной, лежа, ее гу­ бами брали со стеблей». Но, главное, активно продолжает разви­ раться публицистическая мысль: Пусть будет суета уделом слабых. Так легче жить, во всем других виня. Не слабости, а дел больших и славных Россия ож идает от меня. Я знаю — есть раздумье от неверья. Раздум ья наши — от большой любви. Поэма «Станция Зима» была замечена всей читающей публикой. С нее началась извест­ ность поэта Евтушенко.