Сибирские огни, № 09, 1971

— Умер... девки... умер... Мужик умер... На войне... не убили. Умер, умер, умер... Доярки столпились возле нее, с раскрытыми ртами стояли, смрт- рели. А женщина, давясь, глотая слезы, выталкивала из себя: — Здоров был... совсем здоров... Вечером на живот пожаловался... А утром... нет, нет его! О-о-о-оо!.. Ооо!.. Она крцчала, плакала, билась головой о лавку: — И я туда же!.. И я!.. В селе началась паника. Снова захлопнулись ставни, опустели ули­ цы, дворы. Один председатель — рыжий, длинный, в своей, тоже уже ры­ жей гимнастерке и галифе —ходил по домам, стучал, успокаивал: — Не бойтесь, не чума это. Выходите на работу... Но ему не отзывались. Однажды он пришел к нам на ферму. Мы сидели в углу на своем тулупе, смотрели, как щенки. — Пейте молоко,—сказал он.—Молоко спасает. И мы пили. Мы надувались, накачивались молоком. Доярки, прихо­ дя с дойки, ставили на стол пенящиеся ведра, и мы пили прямо из ведер. Мы пили молоко, как воду, как пьют коровы, когда они в жаркий день припадают к воде. Бока мои раздувались, я тяжелел, и кровь тяжеле­ ла, наливалась молоком. Каждое утро, просыпаясь, мы ощупывали себя, трогали живот, лоб, рассматривали друг друга: нет ли черной точечки, не начинается ли чернота. Но лбы были сухие, а пальцы, руки, лицо —те же. Однажды на ферме осталась ночевать старая доярка. Она была одна, дом у нее был пустой, и она не хотела идти в этот дом, легла у пе­ чки. Мы даже развеселились, что-то вспомнили смешное, долго бол­ тали. Женщины не было слышно, но мы знали, что она здесь, и это нас успокаивало. Так успокаивает присутствие матери в детстве. Замолчали поздно. Было тихо, ровное дыхание шло оттуда, где спа­ ла женщина. Мы замолчали, как всегда замолкали перед сном, и это молчание разъединило нас, оставило каждого наедине с собой. И так жутко мне вдруг сделалось, так холодно... Я вдруг представил пустой дояркин.дом —он стоит посреди других домов, уже совсем пустых, забитых,— и по нему ходит кто-то, неслышна колеблется чья-то тень. Она ищет живых людей, она пришла за ними. — Лле-шка!.. Лешка хватает меня за руку: — Что ты? — Так, страшно мне... Давит ночь, сгущается. Совсем замазала окошки: ничего не видно. Только угол печи белеет да отсветом от него —стены. Хоть бы свечка горела, и то было бы легче. И вдруг я слышу шелест —как будто листья зашелестели: лист за­ шелестел о лист, потерся, умолк. И снова... Я уже различаю звуки. Это—, женщина. Она не спит, что-то шепчет. Закрываю глаза —шелест усили­ вается: сп-сп-сп... дш-сп-гсп-гсп-ссс... Она молится. «Го-спо-ди... спаси... помилуй... Спаси наши душ-ши... спаси.:: го- ссс-поди...» Шелест продолжается. Он то утихает, стирается, то вновь усилива­ ется, наплывает из-за печи, обволакивает слух.