Сибирские огни, № 09, 1971

— Вы что, купили его? — Вот именно,—отрезал Лешка.—Проваливай! Одноногий улыбнулся: — Это ты мне? «Наполеон»! —сказал я себе. Он похож на Наполеона —маленький, со лбом, наклоненным вперед, с волосами, которые, наверное, только отросли после стрижки, с этой улыбкой. — Это тебе,—подтвердил Лешка. — Я еще постою. — Нет, ты не постоишь. — Лучше уйди,— сказал Витька. — Мне и здесь хорошо. И вдруг что-то выскочило из-под коленки новенького, метнулось в сторону Лешки, и я услышал сумасшедший Лешкин крик: а-а-а-а!.. 4 * * :» Он знал, куда бить —он бил в пах. Но он промахнулся. Попади дере­ вяшка чуть выше — все, конец Лешке. Почему мы не бросились на одноногого? Не избили его? Я помню сжатые зубы Лешки и свой страх за него. И страх на лице Витьки. Мы схватили Лешку и понесли. Он был весь белый, глаза его закатывались. А когда прибежали воспитатели и Лешка уже отошел, мстить было поздно. Воспитателям Лешка сказал, что свалился с лестницы. Они не пове­ рили, но промолчали. И приемник молчал. Все боялись одноногого. Чем он нас взял? Силой? Но двое таких, как я, могли легко справить­ ся с ним. Даже с его деревяшкой. Так чем же? Он мог убить Лешку и убил бы, если б- попал. Значит, ему не страшно было убить человека? Значит, он мог все? Еще утром каждый в приемнике жил сам по себе, а к вечеру его жизнь зависела от «Наполеона». На нас никто не смотрел, мы были как прокаженные. Ни места у печки (его прочно занял новенький), ни лишней ложки в столовой, ни кивка, ни привета. Мы сразу оказались в пустоте. Лешка лежал в палате и страдал. — Что он там? — спрашивал он, и лицо его кривилось. — Все пляшут под его дудку. — И вы? — Ты что! — А он? — Плюет на всех. Одноногий вел себя странно. Все думали, что он теперь захватит власть и станет пользоваться ею. Что к нему посыпятся пайки и махра и спать он будет под тремя одеялами. И кто-то уже подкатился с предложением услуг. За ужином один пацан протянул ему свою пайку. — Жри сам! —отрезал «Наполеон». В палате ему подкинули лишнее одеяло. Он недоуменно посмотрел на него, помял в руках. Потом поднял глаза и спросил при всеобщей тишине: — Кто?