Сибирские огни, № 09, 1971

Тогда мы делаем свою стоянку прямо на поле. Заедешь поближе к скирдам, спрыгнешь на землю и спутаешь Маруську. Путы какие — просто веревка с петлей на одном конце и узлом на другой. Обовьешь одну ногу, перекрутишь несколько раз веревку, чтоб как раз на другой ноге узел в петлю влез —и вое. Снимешь узду —и гуляй лошадка. В августе ночи холодные, с росой. Луны огромные, красные на вос­ ходе. И туман. К утру он затягивает всю землю, и просыпаешься от сы­ рого прикосновения его: волосы, лицо, все, что осталось наверху и не закрыто соломой,—в мелкой мороси, как в поту. Но ночью, когда засыпаешь, еще тепло, и нет никакого тумана. Он белеет где-то внизу на озере, а здесь, наверху, сухо, мягко, душисто. И все небо над тобой —.до единой звездочки. Странный Млечный путь —как будто кто-то и правда пролил моло­ ко, и оно потекло прямо за горизонт. Лежишь, утопая в соломе по самую макушку —над тобой черное небо, звезды падают, а сбоку греет пламя костра. В костре картошка печется, лягушки с озера трещат, как трещотки. А в поле с ними состя­ заются кузнечики. Ночь постепенно остывает. Вот она уже холодной ладонью косну­ лась твоего лба, провела по лицу, по рукам. Не страшно, ночь! Мне тепло­ тепло в моем мягком гнезде. Мой затылок и спина не чувствуют под собой земли. Они плывут, я как будто опущен в теплый хлебный воздух и качаюсь в нем. Или это земля, крутясь вокруг Млечного пути, меня укачивает? А тут вдруг высовывается из темноты лошадиная морда —это Ме­ рин-наелся и пришлепал к нам—дышит тебе в лицо теплым воздухом, смотрит в огонь, а потом нагибается, касается твоей щеки мягкими ще­ кочущими губами. Нет ничего мягче и нежнее этих шелковистых лоша­ диных губ, нет ничего доверчивее их прикосновенья. — Ну, ладно, Мерин, пошел, пошел! Так легонько стукнешь его по широкой кости головы, и он отвернет­ ся, медленно подбрасывая передние ноги, откочует в сторону. Маруська и Серый никогда не подойдут. А Мерин всегда подходит. Утро... Просыпаешься, как от толчка: по лбу течет холодное, густое моло­ ко. Туман. Вскакиваешь и сразу ныряешь в него. Туман такой плотный, что протяни руку, и конца ее не видно. Солнце еще не взошло: туман молочно-синий, и ты на ощупь дви­ жешься по нему, течешь куда-то вместе с ним. Пацаны, окликая друг друга, расходятся в разные стороны. Голоса их как-то притормаживаются в тумане, вязнут, он глушит их. После тепла соломы все тело пробирает дрожь. Ежишься, запахи­ ваешься в старый бушлатик. — Ма-аа-русь-кааа!.. — Ме-ее-рин! — Се-рый, Се-рый, Се-рый,—зовут по всему полю голоса. Туман то редеет, то вновь густеет. То вдруг будто бы проваливаешь­ ся из него в пустоту: перед тобой чистый кусок поля, а вверху светлею­ щее небо с еще ярким кругом луны. И вот его уже нет, и ты опять бредешь в вязком белом облаке, вды­ хаешь сырость, тычешься в бестелесную стену, боясь на что-нибудь на­ ткнуться. Рука вдруг втыкается в мохнатый и упругий Маруськин бок. Стоит рядом и не дышит. Как будто умерла, только остов один, а не лошадь. Стукнешься о Маруськин бок, она вздрогнет и повернет к тебе голову: