Сибирские огни, № 09, 1971

к животу и повернувшись друг к другу лицом —как будто собирались бодаться. В голове было как-то смутно, очень хотелось есть, но я знал, что теперь продержусь еще долго. В единственное окошко льется дотлевающий дневной свет. Неужели я так мало спал? Еще день. Или это уже следующий? Спали мы одетыми в какой-то комнатке, скорее, кладовке. Нас, на­ верное, перетащили сюда из кухни. В кладовке брошен на пол тулуп, в головах подушки без наволочек. Подушки набиты соломой, она шур­ шит, когда ворочаешься. И еще немного пахнет сквозь обшивку. Тепло, тихо, хорошо. И Лешка с Витькой посапывают, как дома. Нет, я не буду их будить! Я тихонько опускаюсь рядом с Витькиным затылком (шапка съехала ему на глаза, и я вижу редкие Витькины во­ лосы, полосками спускающиеся к шее) и закрываю глаза. В детстве, когда я не мог уснуть, мама мне говорила: «Считай до ста». Я считал и после каждого десятка ждал: вот придет сон. Но сон не приходил. Именно потому, что я ждал его. Если б я смирно считал и считал, он бы пришел. Но я торопил его, сердился, и он ускользал от меня. Я открывал глаза и говорил маме: «Не получается». Тогда она говорила:'' «Представь себе какое-нибудь животное. Или зверя. Ну, например, слона. И повторяй про себя: слон, слон, слон... И все время представляй себе одного и того же слона. И ты уснешь». Я опять закрывал глаза. «Слон, слон, слон»,—повторял я и пред­ ставлял слона. Слон был большой и серый и немножко сонный —такой, каким мы его видели с мамой в зоопарке. Он закрывал свои маленькие глазки и лениво шевелил ушами. Кожа у него была сухая, шершавая и морщинистая. «Слон... слон... слон... Сон... сон... сон.. » Со слоном я засыпал быстро. И когда мне хотелось представить что-то другое, я заставлял себя и говорил: «Нет, только слон, слон, слон...» И в сознании моем отпечатывалось одно и то же: маленькие глазки, серая кожа, хобот, высокий горбатый лоб. Но сейчас сон не шел ко мне. Я попробовал представить себе сло­ на, но —хотя это был тот самый слон, который помогал мне засыпать в детстве —в голову лезло другое. Вместо слоновьих глазок я видел глаза Брыкина, его расширяюще­ еся книзу небритое лицо. Он жевал пельмени и ухмылялся. Потом вдруг его вытолкнула мама. Вот она приезжает ко мне в пионерский лагерь, и я бегу к ней пря­ мо через газоны и посыпанные песком дорожки, и она встречает меня, гладит по волосам и говорит где-то наверху, плача и заикаясь: — Война, сыно-чек, война... И вот мы спускаемся в недостроенное метро. Вниз ведут дощатые сходни, перильца качаются и трещат, и сверху на нас давит, толкает вниз толпа. Необшитые, сочащиеся водой стены, желтые тусклые лам­ почки раскачиваются. И круглая дыра тоннеля всасывает, поглощает плачущий, галдящий поток. ...Я зарываюсь в глубокую шерсть тулупа и шепчу себе: «Слон-слон- слон...» % # ф И вспоминается мне детдом. Не тот холодный, зимний. А веселый, летний.