Сибирские огни, № 09, 1971

пешком. «На своих двоих» —назло пилипенкам и толстым главврачам. Не хотите везти нас? Черт с вами! Санитарный ушел, мы его больше не увидели. Он уже, наверное, за Куйбышевом или возле Москвы. Другие поезда обгоняют нас. Мы рав­ нодушно пропускаем их: нам все равно. Я бы сейчас вернулся в детдом, .только не в свой. В какой угодно, где покормят, уложат спать. В свой не могу, в своем засмеют. Как пред­ ставлю нашу палату, говорю себе: нет! Да и где оно, Камушино? Оно так же далеко, как Москва. Мы где- то в поле, в снегу, и сзади нет Камушина, а впереди Москвы. Если б я вернулся, Лена была бы рада. Но кто бы я был перед ней? Трус. Надо идти. Надо идти, пока не остановят, пока кто-то не возьмет тебя за руку и не спросит: — Э, кто такой? Мы ждали этого. Мы ходили по перронам открыто, чтобы милицио­ нер мог взять нас. Сами бы мы ему не дались, но если б он подошел, мы бы не стали сопротивляться. Какой смысл? Пусть ведет в свою милицию. Там тепло, там пошамать дадут. Но милиционеры не подходили. Они как будто забыли, что надо за­ держивать безбилетников. Или они тоже устали, и им все надоело? Противогазная сумка тощала: и вот настал час, когда мы вытрях­ нули из нее последние крошки. Лешка посмотрел на Витьку и спросил: —■Что будем делать? Мы шли уже третьи сутки. Меня пошатывало, Лешка держался, а Витька был совсем плох. Он стал еще бледнее и все время глотал слюну. — Пойдем дальше? —сказал Витька. И мы пошли. Мы вышли со станции час назад, а мне кажется, что прошел день. Голова моя кружится, в желудке сосет, во рту пресно. Я хватаю губами снег, слизываю его. Он холодит губы и тут же испаряется. Упасть? Лечь прямо в снег и не вставать? А Лешка и Витька? Они идут. И я должен идти. * * * ...Чей-то голос кричит мне в ухо: — Вставай! Вставай! А я не могу разомкнуть век. Они слиплись. И голова, как камень,— ею не двинуть, ее не поднять. — Эй! Эй! Вставай, говорю!.. Тот, кто держит меня за грудь, встряхивает все мое тело —и глаза мои разлепляются. Серый свет сочится из окон. Кругом стоят люди. Лешка и Витька смотрят на меня заспанные, опухшие. Надо мной склоняется широкое лицо: — Проснулся? Вставай! Вставай! Я пробую подняться. Но тело как свинцовое. Руки и ноги, и тулови­ ще не могут оторваться от пола. — Давай! Меня берут за руку и приподымают с пола. Я стою, покачиваюсь, протирая кулаками глаза. — Пошли! Пошли! Граждане, дайте дорогу! —это командует тот, с широким лицом. Он толкает меня, Лешку и Витьку впереди себя, й мы куда-то идем.