Сибирские огни, № 09, 1971

Василиса Глебовна—характер прелюбо­ пытнейший, впитавший в себя черты многих предшественниц своего класса. Она и отра­ вительница, как «леди Макбет Мценского уезда», в ней есть что-то и от Настасьи Фи­ липповны, и от умной Вассы Железновой, но она вовсе не мозаика из литературных образов —это цельный живой национальный характер, в котором все черты ее класса как бы приобрели особую заостренность в ожидании конца. А ощущение конца, или, как говорит один из героев романа, «повер- тона»,. и неприкаянности свойственно в ка­ кой-то мере не только героям-интеллиген- там, но и таким, как Калмыковы и Аралбаев. Нет возможности, да и нужды, разби­ вать все основные образы романа. В изобра­ жении отдельных характеров Вс. Иванов часто просто поражает своей способностью человековидения (от слова «видеть»). Наибольших удач Вс. Иванов достиг в изображении представителей слоев буржуа­ зии и интеллигенции, а также в изображе­ нии массовых сцен, написанных смелыми мазками и горячими красками (переселен­ цы, драка в станице). На мой взгляд, ему, как никому, удалось передать ощущение того, что все на окраинах в России того времени бродило, бурлило, трепетало, как бы мучилось предродовыми муками. Это — основное ощущение, которое выносишь из романа, ощущение сильное, эмоциональное, и оно верно отражает одну из важней­ ших сторон тогдашней действительности. Изобразительные средства автора, его при­ емы, во многом отличные от «обычного», бытового реализма, оказались как нельзя более пригодны для передачи именно это­ го ощущения, настроения предгрозья. В ро­ мане отображены те противоречия, которые возникли на территории нынешнего Казах­ стана в связи с «преемнической» полити- тикой царского правительства и одновремен­ ными попытками промышленников заблаго­ временно в Семиречье заложить основы бу­ дущей Вандеи (программа создания лати­ фундий, строительство церквей) — все то, что впоследствии, через три года, приведет к стихийному восстанию 1916 года. Значительно менее удалась автору дру­ гая сторона — показ организаторской рабо­ ты большевиков, имеющей целью напра­ вить стихийное брожение в русло револю­ ционной борьбы. Я говорю в данном случае о чисто художественном исполнении, ибо, не будучи ни историком, ни очевидцем со­ бытий, не могу сказать, насколько в те годы была значительна и организованна такая ра­ бота. Это — ведь 1913 год, когда и в Цент­ ральной России сознательное революцион­ ное движение только начинало поднимать голову после пятилетней реакции. Возможно, что эти попытки носили еще тог несколько кустарный характер, какой мы видим в романе. Но образ рабочего Капитона Скур- латова и вся его линия в романе очень бледны по сравнению с другими образами. Выше говорилось, что этот образ лишен тех черт индивидуальной необычности, ка­ кая присуща другим основным фигурам романа. И в этом угадывается сознатель­ ный замысел, имеющий целью подчеркнуть особое место Скурлатова среди других ге­ роев. Но фигура Скурлатова вообще лише­ на красочности, она схематична, осталь­ ные персонажи говорят смачным, вкусным языком, а язык Скурлатова вял и невыра­ зителен, нередко сбивается на язык поли­ тических брошюр. Скурлатов в романе — какой-то кустарь-одиночка, его главными по­ мощниками оказываются сын и отец Ивано­ вы, цель его путешествия с ними не сов­ сем ясна. Надо бы так же точнее опреде­ лить отношение Скурлатова к отцу и сыну Ивановым. Не совсем ясно прорисована фигура ка­ зашки Ханыка. Она несколько противоре­ чива, вероятно, потому, что отношение к ней героя и его отца, думающего о ней даже как о силе, способной уговорить Калмыкова продать зерно крестьянам, не отделено от авторского отношения. Не сов­ сем понятно, как решилась она отправить детей с малоизвестным ей человеком. Кое- что и в этой фигуре надо бы подправить, хотя это следует делать осторожно, зако­ ны формальной логики вряд ли приложимы к образам, созданным Вс. Ивановым, а ло­ гичность их поступков в отдельных случаях, видимо, связана с духом произведения. На мой взгляд, лишней фигурой в рома­ не является Саумал. Если ее не убирать совсем из романа, то ей можно отвести меньше места — герою-юноше, пылающему жаждой любви, может быть, и естественно гадать и путаться, кто же в него влюблен и кто пишет ему записки -- Калмыкова, Саумал, Синицына или неграмотная Ханыка, но мне, как читателю, трудно блуждать в четырех соснах вместо привычных трех. Вообще стоит подумать, не слишком ли пе­ ренаселен роман героями. Речь идет не о героях второго плана, не об участниках массовых сцен или встреченных по пути, а о фигурах второго плана, вдруг почему-то вылезающих на первый план. Такова Сау­ мал. Образ Глеба Калмыкова, в целом удач­ ный, недостаточно плотно сбит. На стр. 466 автор дает его характеристику как человека образованного, капиталиста новой формации (увлекается искусством, сам книгу написал). Однако до этой страницы такого впечатле­ ния о Калмыкове, появляющемся чуть ли не на первых страницах романа, не созда­ ется. Это —обычный окраинный промыш­ ленник. Образ как бы претерпел изменения во время работы автора над романом, и его следует уточнить —то ли дать биог­ рафию раньше, тс ли как-то намекнуть яснее, что перед нами «культурный» про­ мышленник. Очень уж непохожа супруга Калмыко­ ва Анастасия Николаевна на дочь гене­ рал-лейтенанта, она не дворянка, а доволь­ но традиционная купчиха. Надо как-то объяснить, как же она так опустилась, да еще при таком культурном муже.