Сибирские огни, № 09, 1971

Солнца еще нет. Оно где-то за лесом, за полями, за нашей фермой. Серенький, теплый рассвет. Дорога за ночь остыла, пыль ее мягко ще­ кочет наши босые ноги. Тихо, покойно н воздухе, во всем мире. Спит село, спят крыши, ок­ на, деревья в палисадниках, спит пузатая голова церкви без креста. В сереньком утреннем небе она серая. И Витька стоит, машет нам вслед. Глава восьмая. В д г о е к в Поезд стучит: так-та-та-татак... Быстро идет товарняк. Тянет на фронт бензин, а с ним —и нас. Летнее путешествие не то, что зимой. Можно ехать на чем угодно, как угодно. Свободна крыша? Полезай на крышу. Только за трубу креп­ че держись —чтоб не сдуло. Прогнали с крыши? Лезь в собачий ящик. Собачий ящик под самым брюхом вагона. Не знаю, почему его так про­ звали: собак там, что ли, возят? В собачьем ящике ничего, только грохот страшный. И темно. Жутковато немного от етого грохота, близости шпал и колес (а вдруг откроется, отвалится и ты—туда?), но ехать можно. Вылезаешь из этого ящика, как трубочист. В ушах гудит, бока ломит. И на солнце смотреть нельзя — глазам больно от света. Пассажирские полны. Не поймешь, какого цвета вагоны —все за­ леплено платками, фуражками, мешками, тряпьем. Даже детей везут на крышах. Те орут, и паровозы орут, и глотают младенцы дым вместе с ма­ теринским молоком, кашляют, давятся. То тут, то там крик: «Сперли! Стянули!» Орет какая-нибудь баба, слезами умывается, а шпана—с крыши на насыпь, с насыпи —в кусты с бабьим мешком. Милиционер выхватывает наган, палит вслед. А на другом конце опять крик: «Ой, мамочки! Крадут! Крадут!» Так обнагле­ ли, что тащат на глазах, из рук вырывают. Таких, как мы, сейчас много по шпалам шлепает. Хоть пешком да идти —потому что д о м о й идешь, а не куда-нибудь. Едут и,ИД.ут. Идут и едут. Женщины, бабки, военные, гражданские. Эвакуированные, из госпиталей, деревня и город. Война перешла за границу. Нет немцев в Крыму, в Белоруссии. И туда, где их нет, где только что прошла —и навсегда ушла —война, и едут люди. В дороге только и разговоры: а как? А что? Застанем ли в живых отца, мать? Какой нынче год —засуха или урожай? Едут дети, народившиеся в Сибири, на Урале; едут старухи, кото­ рым хочется помереть на своей земле (за войну высохли, отощали, толь­ ко и осталось помирать), едут мужики без рук и без ног, с одной рукой й с оАйбй ногой —и говорят о косах, о плугах, о топорах, о тесе. И едут женщины, молодые бабы, оставшиеся без мужей и так и не успевшие выйти замуж,— едут, не зная, что их ждет —в деревне и го­ родах —без хозяев, без мужиков. Новые семьи народились в тылу, новая жизнь пустила корни —и они оказались крепче тех, старых, наполовину или совсем вырванных. А еще боятся пустоты, голода, холода на разоренной земле. Кто зна­ ет, что там осталось? Боятся застать пепелища, И все же завидуют тем, кто уезжает.