Сибирские огни № 08 - 1971

комнате: кисейные шгорки и венские стулья — совсем как в доме Лель* киной бабушки — никакого модерна! И печку нужно было топить са­ мой, а это для Ирины равноценно подвигу. Ирина сказала, что она проживет на те тридцать «точек», что они по­ лучали с Лелькой на станции, и никому кланяться не будет! (Точка—- это расчетная единица зарплаты, каждый месяц она меняется в зависи­ мости от цены на гаолян. Было время, когда зарплату на станции вооб­ ще выдавали гаоляном в чистом виде, и все в день получки приходили с мешками, а потом бежали на китайский базар, чтобы превратить гаолян в юани). Командированные с Дороги уезжали, и он мог тоже уехать в лю­ бой момент. Вначале он говорил, что останется как главный специалист на Х Ж Д (так теперь называется Дорога), но потом что-то изменилось, и он все равно должен уехать. Он уедет окончательно, словно канет в вечность по ту сторону гра­ ницы,— все они уезжают в Союз и никогда больше не возвращаются —> так было с Мишей в сорок пятом, так будет с Сарычевым. Ирина знает, что теряет его неизбежно, и мучается — вздрагивает от телефонных звонков, и кидается к окнам, когда на первый путь по­ дают для отъезжающих служебный состав. А китайское начальство совсем перестало замечать Лельку с Ири­ ной, не до них теперь — идет всекитайская кампания покаяния. По-китайски она называется как-то вроде «трехпунктового движе­ ния», но вообще-то, по существу,— это покаяние. Каждый обязан выска­ заться на общем собрании: когда и на сколько юаней он нанес мате­ риального ущерба народной власти. А если товарищ не помнит или отри­ цает, ему не в чем каяться — его запирают в любое подходящее помеще* ние до следующего общего собрания, чтобы вспомнил наедине. На стан­ ции запирают в тупичок в конце коридора, оставшийся от перестройки. Чаще всех в тупичке сидит переводчик В а н—-глаза у него совсем выла­ зят от испуга, он уже не может придумать, в чем бы еще покаяться, по­ тому что ни к каким материальным ценностям кроме карандашей не причастен. Станция кается, а все остальное идет как бы между делом. Поезда двигаются. Весь увешанный красными лозунгами маневровый паровоз осаживает составы в парке, и черные вагоны бегут по разветвлению пу­ тей. На вагоне висит, уцепившись за скобу, как акробат, сцепщик с жел­ тым флажком, в рыжей собачьей шапке и косматой шубе нараспашку. Лица и руки темные и блестящие, как алебастр, от мороза и ветра — сцепщикам некогда каяться, тогда вообще все остановится. А на вокзале сутками гремит бодрая музыка, спят на полу вповал­ ку на свернутых в рулоны ватных одеялах бесчисленные китайские пас­ сажиры. Порядок на вокзале — когда проводник выводит пассажиров на перрон на посадку, выстраивает их гуськом, идет во главе и следит, чтобы какой-нибудь зазевавшийся деревенский не сделал шага в сторо­ ну. Тогда он остановит всю колонну и будет читать мораль до отхода поезда. Огромные, на весь вокзальный фасад висят портреты Маркса и Мао,, почему-то очень похожие, цветные и улыбающиеся. Черный от шлака лед подтаивает на междупутьях, воробьи пры­ гают на солнце по рампе пакгауза — идет весна пятьдесят третьего года.У У Лельки был день рождения и вечеринка. Были, конечно, Нинка и Юрка. А Сашки не было — он уехал в Цицикар на работы, и еще сов­ сем новые ребята из райкома С СМ ХЖ Д , где Лелька теперь на учете.