Сибирские огни № 08 - 1971

Это было время, когда после передачи Дороги командированные постепенно уезжали в Союз и их провожали с красными вымпелами и аплодисментами. Начальник, советский, сдавал дела, мотался по стан­ ции с переводчиком Ваном и меньше всего интересовался молодыми специалистами — Лелькой и Ириной. Делать им было нечего, потому что документация станции вся переходила на китайский язык, а знали они его после института недостаточно даже для того, чтобы понять, о чем идет речь, а где уж командовать производством! Прожить двадцать два года в Китае и не знать языка! А впрочем, зачем был русским китайский язык в Харбине, где каждый лавочник и портной говорил по-русски — правда, на своеобразном условном языке, принятом в Маньчжурии со времен бабушкиной юности: «твоя — ходи,, моя — покупай», и на котором каждая русская женщина именовалась «мадама», а мужчина — «капитана». А в последние годы вообще все китайцы стали учить русский язык; созданы институты иностранных языков — ИИЯ . Лелькина мама рабо­ тает в филиале И И Я на Почтовой — преподает русский язык. Китайцы молниеносно осваивают язык — за шесть месяцев! Они очень усердны и напористы, они могут поймать тебя за рукав на улице и спросить: това­ рищ, а это какое склонение? А Лелька порядком подзабыла склоне­ ния и старается обходить стороной мамин филиал, чтобы не краснеть. На всех подоконниках сидят они там и учат вслух русскую граммати­ к у — гул стоит. Потом, через шесть месяцев, они идут на производство переводчиками технической литературы — потому что все книги из Со­ ветского Союза, и дешевле, видимо, обучить эту армию переводчиков, чем перевести на китайский язык со всеми формулами сопромат! Итак, Лелька с Ириной сидят в проходной комнате техбюро стан­ ции, двое русских на все двухэтажное здание и чертят на кальке и на ватмане все, что подбросит им главный инженер станции товарищ Цуй. Больше практически они ничего делать не-могут — какой тут анализ графика движения поездов, когда все графики теперь для них в прямом смысле — китайская грамота! Станция работает рядом — товарищ Цуй кричит что-то в телефон, а потом бежит стремительно мимо Лельки с Ириной — то ли опять в парке зарезало сцепщика, то ли просто вызвали на собрание — все происходит, как в немом кинофильме. А рядом за дверью конторские китайцы пишут что-то под копирку на прозрачной бумаге, стеклянными палочками — Лян-тунчжи, Сюй- тунчжи и прочие... (Тунчжи — в переводе — товарищ, и так принято об­ ращаться на станции). Лян-тунчжи— веселый вихрастый парень. Зубы — белые, глаза — любопытные. Пробегая мимо Лельки с Ириной, он не может, чтобы не зацепиться языком, почему-то его ужасно интересуют их семейные дела: Ира — мужа есть? Хорошо! Леля, мужа нет? Нехорошо! Сюй — старый, седой, на станции чуть ли не со времен К ВЖ Д . По-русски говорит совсем чисто, и это единственное, по существу, для Лельки с Ириной окно в техническую жизнь станции. Когда Сюй идет в маневровый парк к диспетчеру, Лелька с Ириной увязываются с ним — хоть переведет что-то. От переводчика Вана толку мало — тот весь дрожит и смотрит испуганно сквозь круглые роговые очки, как бы его не сократили теперь, когда командированный начальник уехал, и переводить, собственно, нечего. А то еще определят в сцепщики, а он боится паровозов! Новый начальник станции — в своем кабинете, полный, неприступ­ ный, в фуражке, под портретом Мао Цзе-дуна, или, как они говорят — Мао Джу-си. У порога кабинета — машинистка Ли-тунчжи.