Сибирские огни № 08 - 1971

ской, в случаях безапелляционных сужде­ ний и приговоров. Крохотный рассказ В. Зазубрина «Чер­ ная молния» можно, например, прочитать только как ощутимый крен писателя в сто­ рону модного в двадцатых годах биологиз­ ма. Тут все время сопоставляется человек и зверь, выделяется одинаковость их чув­ ствований и побуждений. Бесспорно, есть в рассказе такие сопоставления, и, возмож­ но, они излишне навязчивы. Но в замысле произведения, во всей инструментовке рас­ сказа, в его окраске и тональности содер­ жится нечто большее, чем эти лежащие на поверхности сопоставления. Когда В. За­ зубрин рассказывает о старом вожаке гу­ синой стаи или о молодом и самоуверенном аисте, о гуране, объятом страстью, мы ви­ дим любовь писателя к огромному и прек­ расному живому миру, любовь, о которой он сам не говорит, которую не выказывает, ибо живет она в нем как органическое свойство, присущее нормальному здоровому человеку. И человек-зверь не вообще че­ ловек, а тот, кто владеет и пользуется ру­ жьем —«черной молнией» без ума и души. Закономерно, что этот рассказ впервые был опубликован в журнале «Охотник и пуш­ ник Сибири», всегда активно выступав­ шем в защиту природы. Очерк «Неезженными дорогами» начат в 1925 году (главки из него печатались в газете «Советская Сибирь» в ноябре 1925 года) и завершен в 1926. Заметно возросло писательское мастерство В. Зазубрина, а он еще более лаконичен и сдержан. Слова, сопрягающиеся в зримую картину, полно­ весны, они употребляются все в том же контрастном ключе, но продуманней и точ­ ней. В. Зазубрин уловил в очерковом жанре его удивительную гибкость и емкость, его свободу в обращении с конкретным мате­ риалом. Писатель взялся избразить одно волнующее его событие —полет аэроплана «Сибревком» по сибирским городам и се­ лам с агитационной целью, а попутно он «захватил» ряд других, коснулся их, по- своему важных и интересных, и они ока­ зались уместными, потому что все в очерке пропущено через душу писателя, прониза­ но его мироощущением. В сущности, это лирический очерк, весь залитый солнцем, радостью, особым душевным подъемом, так как «пусть человечество со временем дове­ дет конструкцию летательных машин до пре­ дельного совершенства, пусть, но гордую ра­ дость полета дано испытать и нам». Полет этот для него наполнен ранее неиспытанны­ ми чувствами и осмысливается как пред­ дверие к чему-то необычному и грандиоз­ ному Это—«первая борозда весенней вспашки», на которой скоро зазолотится полновесный колос будущего, это —распаш­ ка земной и небесной целины, начатая Ве­ ликим Октябрем. > В Зазубрин, уже зарекомендовавший себя как писатель с мрачноватой «достоев- щинкой», с обостренно-контрастной жест­ кой манерой письма, в этом очерке открыл­ ся для нас в своих разных истинных гра­ нях, еще раз подтверждающих вывод В. Правдухина: о чем бы ни писал Зазуб­ рин, он делал это «из любви к здоровому человеку». Да, В. Зазубрин снова, как в «Двух мирах», пишет об ужасах граждан­ ской войны (о роговщине в Кузнецке), с го­ речью рассказывает о неохраняемой от гибе­ ли старине, о захламленных кладбищах. Но уверенность в неодолимости нового сквозит в каждом его слове, гордость за со­ ветского человека, преобразующего мир, властвует в очерке, любовь к людям, к си­ бирскому краю, к родине светится в нем. В. Зазубрин требует объективности изоб­ ражения. Нередко он и здесь саркастичен, но все буквально залито улыбкой, востор­ гом, предощущением великих свершений. Прекрасны пилот Иеске и бортмеханик Брянцев. Это люди высокого мужества, онн всем существом преданы летному делу, подлинные его мастера. Брянцев ребячлив, подвижен и ловок, как акробат, на лице у него часто «вспыхивает обаятельнейшая улыбка». Другой Иеске. Он «по-звериному чутко, уверенно нюхает воздух, перебирает жестокими щетинистыми губами. Каменная ладонь его тяжело и властно ложится на борт самолета», он «чугунной статуей врос в сидение» и «глаза его насыщены густотой сверкающей лазури». «Чугунная статуя», в другом месте —«рудничная труба» с «ка­ менной ладонью», с «каменными пальца­ ми»,—таков Иеске, разведчик неба, стра­ стно мечтающий о том, когда «тысячи стальных птиц смогут подняться с земли СССР». Живописны крестьяне, которые толпами сбегались, чтобы посмотреть на «чудо», ис­ пытать радость полета. Зазубрин добро­ душно подтрунивает над ними, подмечает в них смешное и трогательное, старое и но­ вое, затем как вывод записывает для себя: «Деревня, поднятая над своими паш­ нями и избенками, уже новая деревня. Де­ ревня, почувствовавшая мощь и величие- культуры города, деревня, поверившая в нее крепко — ведь сами видели, сами летали, новая деревня. Деревня, затосковавшая о- полете, огорченная отказом (всем нельзя) — новая деревня». Прекрасны «сибхимы» и «губхимы», т. е. авиахимовцы, занимавшиеся большим де­ лом — и антиимпериалистической пропаган­ дой и сбором денег на новые самолеты. За­ зубрин чуток к их словам, иногда шаблон­ ным, истертым, но постоянно полон к ним глубочайшего уважения: «В обществе трех «химов» я думаю, что эти летающие люди крепче, чем кто-либо другой, стоят на земле, глубоко запустив в нее свои корни». И тут же авторский восторг, авторское восхищение, скрытое в протокольно-сухой фразе, но патетической по своей внутрен­ ней сути: «Я смотрел, как Иеске, с точностью ча­ сового механизма, совершал один за другим круговые полеты, как он сажал аэроплан точка в точку на то место, с которого под­ нялся. Я видел, как лезли в аэроплан уг­ рюмые черно-серые шахтеры, как выходили