Сибирские огни № 08 - 1971

коммунистическом завтра, а немедленно, сейчас, в условиях борьбы. Это —завет­ ная, давно выношенная мысль В. Зазубри­ на. Она горячо, убедительно выражена в рассказе и является значимой составной, определяющей его замысел. Общественный обвинитель Зуев известен в городе как агитатор и пропагандист. Он произнес блестящую обвинительную речь и по отношению к Аверьянову тоже выразил недоверие. Но потом спохватился, когда услышал защитника, когда в поведении Аверьянова на суде, в его скупых словах почувствовал правду. Невинный Аверьянов приговорен к расстрелу, и первая реакция Зуева была такая: «Стыд! стыд!.. Нет, нет, он не виноват! Стыд, стыд!» А затем «бел­ летрист Зуев» начал искать оправдания и своему обвинительному заключению, и сво­ ему красноречию, оказавшемуся пустым, и всему своему поведению на суде и, оказы­ вается, нашел утешение в довольно удоб­ ной «философии» о человеке-щепке, како­ вой можно пожертвовать во имя будущего прекрасного человечества. Вся последняя сцена, если к ней повнимательней присмот­ реться, иронична по отношению к Зуеву и пронизана жгучей болью за Аверьянова и Аверьяновых, которым отказали в доверии в самую трудную минуту их жизни. Блистательный находчивый оратор «Зуев у себя в комнате бегал из угла в угол» и— каялся: «Стыд!» Ведь именно он вместе с Кашиным доказал, что Аверьянов виноват. Потом «кто-то беззвучно хихикал в мозгу» у Зуева (заметьте, утешительно хихикал): «Беллетристические фантазии!» И «еще бы­ ли в мозгу беллетриста Зуева разрознен­ ные, бессвязные, такие вот мысли», и да­ лее идут те самые утешающие потрево­ женную совесть беллетриста мысли, кото­ рые, вопреки логике художественного об­ раза, целиком приписаны Зазубрину. От признания, высказанного Зазубриным в начале рассказа — человек-щепка в мощ­ ном, мутном, разрушающем и творящем потоке революции,— еще далеко до Зуев­ ского эффектного хода: «через человека- щепку... ценою отдельных щепок... к буду­ щему прекрасному человечеству!» Для З а­ зубрина теперь это «бессвязные мысли», произносимые в тот момент, когда сверша­ ется нечто кощунственное: настоящего ком­ муниста заезжий губернский корреспон­ дент в газете, одобрительно цитируя про- кулацкую фразу, назовет Аверьянова «кро­ вожадной тигрой» контрреволюции! А сам Аверьянов в этот же момент вполне связно и безапелляционно будет протестовать: «Вы с ума спятили!.. Язви вашу мать!..» — и по­ теряет сознание Аверьянов с полного одоб­ рения автора не желает быть жертвой, в какой бы хорошей и удобной оправе она ему ни преподносилась. В «Истории русской советской литерату­ ры» (т. I, М., 1967) сообщается: «Неделя» вместе с «Шоколадом» А. Тарасова-Родио­ нова, «Агит-вагоном» М. Шагинян принад­ лежит к числу первых прозаических произ­ ведений, в которых сделана попытка дать характер коммуниста. В этом было несом­ ненно то новое, что внесли эти произведе­ ния» (с. 72). К числу этих произведений необходимо с полным правом отнести и рассказ В. За­ зубрина «Бледная правда», тем более, что по художественным качествам он им не уступает, а по разработке характера ком­ муниста Аверьянова и по новизне затрону­ тых вопросов, может, в чем-то и превосхо­ дит. Рассказ В. Зазубрина составной и не­ обходимой гранью входит в советскую ли­ тературу начала двадцатых годов. Рассказ «Общежитие» появился вслед за рассказом «Бледная правда» и вызвал ост­ рую полемику. Одни называли его грязной клеветой на советское общество, другие видели в нем голый безыдейный натура­ лизм, третьи —сгущенный поток подлин­ ного закоснелого быта, который надо знать, чтоб решительней его ломать, отбрасывать и строить новый, рассматривали его как рассказ-предупреждение- вот что будет с обществом, если мы не перестроим нашу жизнь разумно (см. газ. «Советскую Си­ бирь», 1924, № 12). Нет нужды сейчас говорить о совершен­ но очевидных недостатках произведения. Они отмечены всеми, в том числе и позд­ нейшими исследователями: «злейший зола- изм» (М. Горький), «натуралистически об­ наженный физиологизм» (В. Трушкин), «писатель переступал грань, где кончается художественное произведение и начинает­ ся копание...» (Л. Баландин), т. е. начина­ ется все тот же «золаизм», когда некото­ рые страницы действительно тпудно, тош­ но читать. Эта особенность «Общежития» наложила печать на идейный пафос произ­ ведения, и смысл его надо было раскры­ вать, продираясь сквозь словесную шелу­ ху — неточность. неясность, сгущенную грязь и вонь. «Общежитие» в художествен­ ном отношении слабее рассказа «Бледная правда» и свидетельствует о трудностях творческого роста молодого тогда писа­ теля. Но эти недостатки ничего общего не име­ ют с политическими обвинениями, которые обрушились на голову В. Зазубрина в свя­ зи с публикацией этого произведения. Необходимо прежде всего выяснить ре­ альную позицию автора рассказа, чтобы все в нем встало на свое место. Справед­ ливо замечание: выражена она у него без должной четкости, но все-таки выражена. Так, Зильберштейн, Вишняков. Скурихин, Русаков и Спинек — главные действующие лица рассказа — совсем не представляют все советское общество, и об этом в тек­ сте произведения сказано. Вишняков и Скурихин — бывшие сопрпники — после то­ го, как грянула беда, сблизились, мгновен­ но’ забыв о судьбе Спинек, которой они оба, каждый по-своему, недавно объясня­ лись в любви. Сифилитик Вишняков вздыхает: — Но ведь это ужасно, Веня?