Сибирские огни № 08 - 1971

правильно понимал значение партии, ее ор­ ганизующую роль в революции и в на­ чавшемся созидании нового мира. Но в то же время писатель не умозрительно, не те­ оретически, а из личного опыта знал о су­ ществовании стихийных сил, действовав­ ших и плодотворно и неплодотворно, и в своих исторических обобщениях, в своих прогнозах на будущее не отбрасывал их, а дальновидно учитывал их значение в жиз­ ни общества и отдельного человека. Аверьянов — образец партийной дисцип­ лины. Куда бы ни послала его партия, что бы она ему ни поручила, он все делал честно, добросовестно и с полной отдачей всех сил и способностей: «Ты —- кузнец, ты —коммунист — вези, работай, куй. Нагрузку тебе предельную — чтобы не лопнул только спинной хребет... Безропотно, безапелляционно, безоговороч­ но, в порядке парт... проф... сов... и прочих дисциплин и без них работал, вез комму­ нист, кузнец Аверьянов». В. Зазубрин видел, и довольно отчетли­ во, что социальная борьба продолжается и что она не менее беспощадна и жестока, чем та, которая недавно свершалась на по­ лях сражений с оружием в руках. Столк­ нулись все те же два мира, два антагони­ стических класса, но в иных, мирных усло­ виях, потребовавших других приемов борь­ бы, других человеческих качеств. С одной стороны, все тот же — буржуаз­ ный, собственнический, изворотливый, изол­ гавшийся — мир Латчиных, Ползухиных, Гаврюхиных, многоопытных в эксплуата­ ции, в стяжательстве, в грабежах. Как можно не заметить омерзения, какое испы­ тывает автор, рисуя, например, Ползухину: «Глаза у нее черные засахаренные, лип­ кие... Нос тонкий крючковатый, хищный. Подбородок широкий, двойной. Груди дву­ мя дрожащими шарами лезут из-под коф­ точки... Руки цепки, как лапки зверка». Зеленой ящерицей впилась она в Аверья­ нова. И как можно не заметить яростной ненависти Аверьянова, положительного ге­ роя рассказа, к Ползухиной, когда она по­ пыталась соблазнить, женить на себе, т. е. но своему обыкновению купить его, потому что, по ее понятиям, более хлебного чело­ века в городе нет. С другой стороны — мир рабочих, ком­ мунистов, честных советских граждан. Только теперь Латчиных и Ползухиных кавалерийской атакой, смелым натиском, силой не возьмешь, не уколупнешь, не одо­ леешь. И Аверьянов гибнет не бессмыслен­ но вследствие несовместимости интересов личности и коллектива, а в борьбе со сво­ им старым классовым врагом, в борьбе за коммунистические идеалы, которые он по­ нимал лучше, благородней, возвышенней, чем его судьи. Аверьянов необычайно энергичен и дея­ телен, он крут и груб, но с большой внут­ ренней культурой чувств, с подлинно гума­ нистическим отношением к людям. Он бес­ предельно предан социалистической рево­ люции и, как многие в те годы, был убеж­ ден: раз революция победила, все кончено: вчерашних врагов можно прощать и отпу­ скать. И отпускали. Это же исторический факт! Отпускали под честное слово. Про­ сили быть лояльными, просили помогать Советской власти опытом, знаниями, не за­ мечая подчас или стремясь не замечать злобных, ненавидящих взглядов. В. Зазуб­ рин хорошо знал об этом, потому ему не надо было мотивировать, почему Аверья­ нов просил Калинина помиловать четырех приговоренных. Достаточно было написать патетический, абзац о великом гуманисти­ ческом смысле революции: «Калинин не дал докончить, потребовал список. И синим, простым синим химиче­ ским карандашом, на уголке, наискось на­ ложил резолюцию, обыкновенную резолю­ цию, по внешнему виду подобную милли­ онам самых простых, обыденных резолю­ ций... Но смысл ее был необычен, глубок, прекрасен, как идея, которой жил, за кото­ рую боролся старик, ее наложивший». Всесоюзный староста Калинин и рядовой коммунист Аверьянов мыслили одинаково, в духе конечных целей великой революции, вполне возможно, забегая вперед, но сов­ сем не так далеко, чтобы их поступок спу­ стя почти полвека не поняли бы люди и по­ требовали бы объяснений и обоснований. Говорят, что рассказу свойственны спо­ койные тона. В сравнении с романом «Два мира» — можно сказать «да». Но характер В. Зазубрина сказался и в этом произве­ дении. Налицо поэтика внутреннего напря­ жения. Внешне спокойно, сдержанно, а внутри все кипит и клокочет. И эта напря­ женность, эта взбудораженность передает­ ся через повороты отдельных слов и пред­ ложений, через частые перечисления одно­ родных. предметов, через звукоподража­ ния — через «шипящий шелест бумаги», че­ рез необычные, резкоконтрастные, бью­ щие по глазам’ сравнения и эпитеты, вроде «змеи обозов», «черные черви слухов», вместо трупов человечьих... «трупы коровьи, свиные, бараньи» и т. д. и т. п., иногда, как с этими трупами, не очень оправданными, скорее нарочитыми, безвкусными. О мужи­ ках, недовольных продразверсткой, гово­ рится кратко, но точно и к месту: «Ощетинившиеся дохи, насупленные бро­ ви, злые глаза, суровые обветренные лица мужиков говорили без слов... Они, мужики, Революцию понимали и ждали, как отмену всяких податей и налогов. Разверстка ра­ зочаровывала в бескорыстности Револю­ ции...» Аверьянов знал, что такое голод, знал, что в центре гибли люди, знал, что развер­ стка — явление временное, знал, что нуж­ на она для спасения людей и самой Рево­ люции, потому был тверд, неумолим бес­ пощаден. И вот: «С черными дымящимися змеями обозов ползли по городу, расползались по уезду черные черви слухов. Черные, липкие, хо­ лодные черви облепили головы мужиков: разоряют, крадут, гноят... разоряют, кра­ дут, гноят... Красная тйгра Аверьянов...