Сибирские огни № 08 - 1971

что такое «стихийный бег» революции он то­ же хорошо понимал. Срубов безоговорочно осудил на смерть чекиста Иванова, полагав­ шего, что если человека дозволено расстре­ лять, значит над ним все дозволено, любое издевательство, любое глумление. «Револю­ ция, размышляет Срубов в связи с преступ­ лением Иванова, начинает свое поступа­ тельное движение с момента захвата сти­ хии в железные рамки порядка, целесооб­ разности» (л. 46). В чем же дело? Что волнует Срубова, что выводит его из равновесия и приводит к трагическому концу? Он, подчинив себя интересам общества, не признает самодо­ влеющего значения личности. Он, комму­ нист, отвергает идею жертвенности, которая сильно звучала тогда и в признаниях уча­ стников революции и в таких произведениях, как «Шоколад» А. Тарасова-Родионова или «Неделя» Ю. Либединского. Он чувствует себя необходимым рядовым солдатом ре­ волюции, выполняющим необходимую «ог­ ромную черновую грязную работу» (л. 34). именно потому требующим «право на ува­ жение» (л. 35). Срубова угнетала противо­ речивая общественная оценка его ассениза торской работы. Он вслед себе то и дело слышит шепот, преимущественно обыва­ тельский, враждебный, но от этого еще бо­ лее ядовитый: «Хозяин губподвала... Пред- губчека... Г’убпалач... Красный жандарм... Советский охранник... Первый грабитель., (л. 34). «Многие из вас,—•с возмущением думает Срубов,—с восторженным подвыва­ нием пели и поют —месть беспощадная всем супостатам... Мщение, и смерть... Бей губи их злодеев проклятых. Кровью мы на ших врагов обагрим. И, сволочи, сторона тесь чекистов. Чекисты —второй сорт... О, лицемеры!., в книге, в газете теоретически вы не против террора, признаете его необхо­ димость, а чекиста, осуществляющего приз нанную вами теорию, презираете...» (л. 34) Срубова каждый раз поражало несоот­ ветствие идеала и реальности. В сущности, он воспринимал революцию романтически, и его потряс тот факт, что «видел Ее каждый день в лохмотьях двух цветов —красных и серых... Для воспитанных на лживом пафо­ се буржуазных революций,— продолжает развивать свои мысли Срубов,—Она крас­ ная и в красном. Нет. Одним красным Ее не охарактеризуешь. Огонь восстаний, кровь жертв, призыв к борьбе — красный цвет. Соленый пот рабочих будней, голод, нище­ та, призыв к труду —серый цвет. Она крас­ но-серая... Пусть не обманывается никто, не создает себе иллюзий. Меньше иллюзий — меньше опибок. Трезвее, вернее взгляд» (л. 33). Его мозг, пораженный этими идеями не­ соответствий и противоречий, не выдержи­ вает напряжения каждодневной «тягчайшей работы» в ЧК, и Срубов сходит с ума. До предела утомленный. Срубов не может по­ нять, Что «призыв к труду» вовсе не серый цвет, но ему нельзя отказать в известной логике — события развиваются отнюдь не идеально, не романтически. Но это механи­ ческая логика, она обращена не на реаль­ ный, объективно, вне нас существующий мир, а на то, что происходит внутри его самого. Трагедия Срубова в том, что он раздвоен, живет как бы в двух измерени­ ях, слабо соприкасающихся между собой. Комендант приказал приговоренным: «Раздеться!». Предгубчека Срубов «бессоз­ нательно расстегнул полушубок» (л. 5). Он первым подписал постановление о казни це­ лой группы контрреволюционеров, организо­ вавших мятеж, и подумал: «Сантиметром выше — и он в числе смертников. Срубов да­ же подумал, что машинистка при переписке может ошибиться, поставить его в ряд с ними» (л. 56). Отец Срубова, врач по про­ фессии, расстрелян ЧК, так как он до по­ следнего сражался против Советской власти, сын считает справедливым такой приговор, но неотступно думает о его последнем пись­ ме к нему. Письмо не новое по мысли, на современный лад использован Достоевский, но тем-то и показавшееся злободневным. «Представь,—писал отец сыну-чекисту,— что ты сам возводишь здание судьбы челове­ ческой с целью осчастливить людей, дать мир и покой им, но для этого необходимо замучить всего только одно крохотное соз­ даньице, на слезах его основать это здание. Согласился бы ты быть архитектором? Я, отец твой, отвечаю, нет, никогда... Откажет­ ся будущее человечество от «счастья» на крови людской созданного...» (л.^27). Срубов не замечает абстрактности в по­ становке жгучего вопроса и, естественно, на коллегии ЧК, где определялась мера нака­ заний для совершивших преступления, он неотступно думал, «как остановиться на предельной точке дозволенного. И где она?». А когда Срубов попытался поговорить обо всем этом со своим товарищем, то на воп­ рос: «Вы никогда, товарищ Пепел, не заду­ мывались над вопросами террора?..» —полу­ чил ответ: «Я есть рабочий, ви есть интелли­ гент. У меня есть ненависть, у вас есть фи­ лософия». «Больше ничего не сказал,—про­ должает автор,—вышел. Не любил отвле­ ченных разговоров» (л. 27). Характерен и внешний вид этого чекиста Яна Пепла, весь­ ма под стать его словам. «Пепел, в черной кожаной тужурке, в черных кожаных брюках, в черном широ­ ком обруче ремня, в черных высоких начи­ щенных сапогах, выбритый, причесанный, посмотрел на Срубова упрямыми, холодны­ ми голубыми глазами. И свой тонкий с гор­ бинкой правильный нос, четкий четырех­ угольный подбородок кверху. Кулак левой руки из кармана булыжником. Широкая ла­ донь прозой на кобуре револьвера» (л. 27). У Яна Пепла, узнаем мы дальше, нема­ ло ценных качеств, и для революции он сде­ лал многое, но «перенес в душу железное упорство машины» (л. 27), и «за два с лишним года работы в Чека у него вырабо­ талась привычка никому не верить» (л. 28). Срубов мучается, он не машина, он со­ поставляет, взвешивает, ищет. Его пресле