Сибирские огни № 07 - 1971
А у избы от соседей по тыну поленница дров, уже потемневшая на солнце. Поленница стала почти глухой, отбрасывающей тень на нижнюю половину окон. Над двором Вагановых жаркими днями колышется ма рево испарений от навоза, от обожженной солнцем соломы, щепы. Вечером Прасковья Ваганова носит из-под горы воду—поит ско тину. Коровы осторожно притрагиваются носами к воде, и при первом тяжелом вздохе вода медленно уходит до половины ведра, а второй вздох уже не полон —ведра малы, и лбы коров упираются в жестяные края, стараются их раздать. Вагановы —Ефим с Прасковьей и свекор —на рассвете уезжают на стан, дома остается свекровь. Вечером возвращаются на конях, машину-хлебокосилку ставят во двор, кидают на ночь коням зеленку. Ложатся рано. Ни огня в окнах широкой избы, ни стука. Хрустят зеленкой кони. Спускается вечер. И ка жется, сумерки начинаются с дома Вагановых, сгущаются над их дво ром, лоснящимися под холодным небом лошадьми, а потом растекают ся по всей улице. Ехали Вагановы с Сергеем из России в одном вагоне. Пили кипя ток с черствым хлебом. Сумел неразговорчивый отец придержать при себе что-то, отложить из крестьянских доходов в России, и это что-то буйно стало разрастаться в Сибири. Вагановы на своей пашне работали молчком, исступленно —дорвались до земли. Растеклась деревня Лесновка от узла на четыре улицы. Забелела среди березняка первыми срубами изб, запылила проселочной дорогой к разбросанным в отдалении станам. Вечерами поднималось с низины в деревню свежее дыхание согры. Сергей ехал в Сибирь —думал о земле, а увидел, как туляки запа хивают полосы, не зная границ, недобро загораясь глазами,—к земле остыл и даже в волости на себя надел не оформил. Взял пять пудов пшеницы, заработанных в найме, отвез в Кольчугино, купил столярный инструмент. Долго, до самых сумерек, не уходит из-под своего навеса. Вагановы приедут с пашни, сгрузят пиленые дрова, сложат в полен ницу—лес даровой, никто валить не запрещает,—-зайдут в избу и, не зажигая огня, затихнут. Сергей смотрит на сумеречную избу Вагановых и не может унять досаду. Он не знает, отчего эта досада, долго сидит один и уже в темно те выходит на улицу. Улица глуха. Между амбарами —отделанные резьбой ворота, за ними тесовые, цвета полыни под рассеянной луной, крыши шатром. Улица крестовых домов. Ночью деревянная резьба под навесами крыш в тени, будто у луны уж и силы не хватает высветить все. Тень глуха. Изредка помаячит узор дорогим кружевом, как скупой чекан по серебру, и спрячется, не считаясь с твоим желанием видеть его, не балуя. Сергею кажется, и чалдоны сродни этим домам —недоступного ха рактера, без заигрывания. Какой есть —таким меня и принимай. Не достойно перед людьми собой красоваться. И не любит Сергей бывать в их домах. И окна в них большие, с богатыми разворотами наличников с улицы, а зайдешь в дом, солнце будто не может осветить их, ломается по углам, по ступенькам, ведущим за печками в подполья, и даже днем оно худосочно, оставляет полусум рак в кути. Передние углы горницы заставлены медными иконами —одна на одной,—с тусклым блеском позолоты и недобрыми глазами. Непрогре- чость омедненного воздуха тяжела, будто иконы дышат металлом и про хладой.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2