Сибирские огни № 07 - 1971
у двери, гремит рукомойником в углу, а руки так и не отмоет —па стол их положит —черные, как из чугуна. Старик стал вспоминать, как сын ест один, жена на работе, ребя тишки бегают. Семен ест сосредоточенно и зло, желваки ходят на ску лах, а он смотрит в одну точку, живет еще разговорами, что оставил на работе. «Один он у меня остался, а было четыре. Дочери не в счет. Доче ри всегда уходят». Ему стало жалко Семена и жалко себя. «И я у него один, а скоро и меня не будет». Ему опять представилось, как сыновья Матвея сдерживались, что бы не плакать. «Придет сейчас,—думает старик,—медовухой угощу. Достану, за черпну корец... Давно с ним вместе не выпивали. Медовуха уже подо шла—два дня назад пробовал, подмолаживал, четыре килограмма меда докладывал». Старик обрадовался, что пришла такая хорошая мысль, и ему сей час же захотелось попробовать медовухи, повторить ее вкус, уточнить, чем будет угощать Семена, и он слез с печки. Кровать его в маленькой полутемной комнате. Там же фляга с ме довухой, его медовухой, которую готовит для себя из своего меда. У не го семь колодочек пчел. Летом был хороший медосбор, куда мед де вать? Всю зиму старик варит медовуху. А сыну не нравится... Даже от меда отказался и детям не разрешает брать. «Почему обиделся? Я же мед не прячу... Но и у меня что-то свое должно быть, чем-то самому распорядиться. Это же моя работа, мной сделана. Разве на нее у меня прав нет? А почему на пенсию не выпить, не купить пол-литра? Пенсия тоже моя, хотя и небольшая —двенадцать рублей». Старик садится на кровать у фляги, оттягивает защелку замка, она пружинисто прядает, и сквозь влажный холщовый положок, за крывающий флягу, с шипением пробивается газ, наполняя сладкова тым настоем воздух. В открытой горловине зашевелилась, исходя про хладными брызгами, медовуха. Старик зачерпнул. Янтарный настой закипел в ковше. И кипение, и знобкую его дрожь чувствует рука. Дро жит ковш, ходит и дрожит фляга. Вскоре успокаиваются. Старик пьет и не ждет, не хочет конца ковшу, так освежающе желанен бродящий напиток. Вскоре старик начинает любить жизнь, Семена, внуков. Уми ротворенный, он сидит и стойко ждет сына. Семена все нет. Старик за черпывает медовуху еще, потом еще... Он уже не замечает, что пришла сноха. Сноха машинально скидывает телогрейку, еще ничего не видя. Энергично умывается, вытирает руки, останавливается, видя первосте пенные дела и детали дома. Сноха подхватывает с пола разбросанную одежду. Чувствуя лип кий холод портянок, она тихо ужасается. Заглядывает в комнату ста рика, взывает к нему: — Папаш, они что, сапоги в школу на голые ноги надели? Она представляет, как сидят в школе ее ребятишки, поставив са поги на подножку парты, а ноги их полнятся ознобом в размякшей слизи сапог (через верх зачерпывали). Она будто сама на мгновение спиной перехватывает этот озноб и уже требовательнее спрашивает у старика: — Ты ничего сухого не дал на ноги навернуть? Старик поднимает голову. По лицу его и расслабленной позе сно ха знает, что старик пьян, и не выдерживает его молчания. Не дождав-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2