Сибирские огни № 07 - 1971

удачах, то нужно назвать перевод стихотво­ рения «Комсомолки революции» Н. Кутовым и перевод поэмы «Бубен, гуди!» В. Португа- ловым, который, пробыв многие года на Се­ вере, умел глубоко чувствовать и понимать «юэзию северных племен. Очень привлекает как бы «преамбула» к поэме, так правдиво переведенная с языка манси В. Португа* -ловым: Я — певец глухариных урманов, Я — шаман зацветающей тундры. Сын Луны и племянник Солнца, Заклинатель неправды и злобы, Юван —с Сосьвы, реки горностаев, Позабыл все свои заклинанья. Сдал в музей бубен громкопоющий, Бубен из лоснящейся кожи Белого годовика оленя. Колдовать я теперь зарекаюсь И шаманить уже не хочу! Кара-кий-я! Хос-хос! Кара-кий-я! Вся поэма посвящена тревоге лесных лю­ дей за муки и переживания народов Вьетна­ ма. Конечно же, человек в роли шамана — это лишь поэтический прием. Главное же в поэме — гнев, ненависть к поджигателям зойны. Чтоб мир наш, — коротко крикнув: «пли!» Чудища кровью залить не могли. Бдительны будьте, люди Земли!.. Открывая книжку, читатель увидит фото­ графию, изображающую тайгу. А на опушке леса стоит с ружьем в национальной одежде поэт Ю. Шесталов. И где бы ни находился, о чем ни писал сын народа манси, он всегда смотрит вперед, в будущее. Свое предисло­ вие к поэме автор и заканчивает словами: «Я знаю: будет новое утро. Я знаю: однаж­ ды я проснусь в новой сказке. Ведь только в новой сказке кроется новое чудо жизни| Но­ вое чудо жизни... Я иду по моей тайге. Смот­ рю, слушаю, думаю». М. ВОСКОБОЙНИКОВ 8. ЛИХОНОСОВ. Люблю тебя светло. Лсвесть. «Наш современник», 1969, № 9. С некоторых пор интерес к лирической прозе как будто пошел на убыль. Казалось, поняты границы ее возможностей, угаданы слабые струны, да и времена переменились. И вот — еще одно произведение, не только написанное по тем же самым законам, но вроде бы и не признающее над собой ника­ ких иных. Хотя повесть не прошла незамечен­ ной, кое-кто усмотрел в ней и поверхност­ ность, и излишнюю камерность. Мне же по­ весть В. Лихоносова кажется достаточно ем­ кой, выражающей существо нравственной и эстетической позиции автора и в этом смыс­ ле знаменательной не только в рамках' его творческой судьбы. «Бегут наши шестидесятые годы,— гово­ рит автор,— и мы, повзрослев, глядим на се­ бя как бы издали». «...Очень хочется быть от­ кровенным. Столько накопилось всякого за эти годы. У каждого почти лежит в недрах заветное слово — радостное или печальное. Русскому человеку не к лицу | недомолвки. Когда я говорю все, я чувствую себя чело­ веком...» Вот где замысел: сказать свое «заветное слово», поделиться всем без утайки, подыто­ жить свой душевный опыт — от того уже не­ возвратного времени, когда жизнь кажется неизбывной, вечной и до «сурового, оже­ сточающего», по слову Гоголя, мужества. И в самом деле, герой-рассказчик, молодой и подающий надежды писатель, не просто делится в обращенном к другу письме впе­ чатлениями о путешествиях в Константино­ во и от встречи с московскими знакомыми. Он много и напряженно размышляет — о жизни, искусстве, о судьбе Есенина и судьбах своих собратьев по литературе, далеких и близких. Одни, как Ярослав Белоголовый, тоскуют, что до сих пор не создали своей «Мадонны», не находят себе покоя; другие, «вечные ку­ рортники», напротив, совершенно удовлетво­ рены в том смысле, что «при самых возвы­ шенных побуждениях не забывают и о самых низменных». И если перед Ярославом Юрье­ вичем, как и перед «всеми, всеми, на него похожими и в года былинные и ныне», рас­ сказчик испытывает «восхищенное умиле­ ние», то ничего, кроме презрительного недо­ умения, не возбуждает в нем самодовольство и суетность их антиподов. Не нужно принимать все описанное в по­ вести за «правду», «мемуары» и в этой свя­ зи сетовать на бестактность автора, скрыв­ шего за псевдонимами знакомых ему и не­ безызвестных литераторов. Прием не так уж нов, да и важно, в конце концов, чтобы бы­ ло правдиво не с фактической, но с художе­ ственной стороны, а в последнем В. Лихоно- сову не откажешь. Правда, сгруппированы его герои таким образом, что автора можно заподозрить в противопоставлении столицы и провинции. Здесь, дескать, потерявшие се­ бя грешники, вавилоново капище (чего стоит хотя бы беглое описание Клуба), а там — одинокие праведники, хранители священных заветов. Но, с другой стороны, не в Москве ли живет и Ярослав Белоголовый, и тот историк, к которому мысленно обращается автор? И если они любят работать вдали от шума городского, то их нетрудно понять, ибо такова специфика их труда. Тот же Яро­ слав Юрьевич говорит прямо и недвусмыслен­ но: «...времена Оптиных пустыней прошли, впасть в постоянную монашескую созерца­ тельность даже на старости лет просто не­ возможно — погибнешь. Не тот век...» Век, действительно, не тот, и В. Лихоно- сов прекрасно это понимает. Но прошлое имеет над нашим сердцем свою колдовскую власть. Стирается порой все случайное, про­ заическое, зато не перестает мерцать то, в чем чудятся истоки и корни будущего. Так в известном возрасте заново предстают перед человеком его детские впечатления и грезы...