Сибирские огни № 07 - 1971

«Балладе о мечах и хлебе» обращался к те­ ме интернационального единения и единства классовых интересов людей труда. Славя свою «особую землю», ее людей, что «раз под осень» «спустили любоваться шахтой» короля и «весь наследный дом», поэт с гор­ достью говорит о боевом революционном опыте нашего народа-первопроходца и строи­ теля новой жизни: За синим морем — короли. Туман еще за синим морем. И к нам приходят корабли Учиться расправляться с горем. Привет1 Мы рады научить Для нужных битв мечи точить! Несмотря на отдельные творческие сры­ вы и ошибки, уже в 1924—1925 гг. Уткин вплотную подходит к своим главным поэти­ ческим темам, обретает собственный ориги­ нальный стиль поэтического письма. Его ли­ рика начинает в полный голос, свободно и раскованно говорить о всей амплитуде че­ ловеческих чувств и переживаний — не толь­ ко о борьбе («Поход», «Октябрь»), но и о доброте, нежности, доверительности, мягко­ сти взаимоотношений между людьми («Кан­ целяристка», «Гостеприимство», «Закат»), о необходимости спокойных и «мудрых раз­ думий», чтобы человек полюбил «нашу грусть, и радость, и борьбу» («Песня о пес­ не»), В стремлении слить в неразрывное це­ лое гражданский, боевой дух поэтической музы, не остывшей еще от угара граждан­ ской войны, с теплой, трепетной и мягкой человечностью — пафос многих стихов Ут­ кина той поры, выраженный в емкой про­ граммной «лирической формуле» стихотво­ рения «Свидание» (1926): И может быть, в годы железа И я быть железным сумел, Чтоб в лад боевой марсельезы Мне девичий голос гремел.. Оригинальность уткинского дарования, направленность его идейно-художественных поисков были хорошо поняты и оценены А. В. Луначарским. «С одной стороны,—пи­ сал А. В. Луначарский,—Уткин твердый и ясный революционер. Революцию Уткин не просто знает, не просто пережил, а она стала именно такой идейно-эмоциональной средой, в которой принимают другую форму, обла­ гораживаются, ставятся на свое место... любые темы. Но, кроме этого, Уткину при­ сущ чрезвычайно мягкий гуманизм, пол­ ный любовного отношения к людям. Эта любовь не сентиментальна. Она горяча и убедительна. Она совершенно легко сочета­ ется с мужеством революционера и порою даже с необходимой для революционера же­ стокостью. Ведь настоящий, подлинный рево­ люционер и самое жестокое, разрушитель­ ное дело делает, в конце концов, во имя любви. Но там, где обе эти ноты —созна­ ние революционного долга, заключающего­ ся в служении перестройке на высших на­ чалах всей человеческой жизни, и сердеч­ ная нежность —соединяются в один ак­ корд, получается особенно очаровательная музыка. Она и слышится в строфах Утки­ на. Я почти не знаю этого юношу, но для меня ясно, что указанная выше настроен­ ность его стихотворений не случайна, не празднична, что она получается от об­ щей настроенности всего его сознания, всей его психической жизни, которую поэтому-то я и называю поэтической» (А. В. Луначар­ ский. Собрание сочинений в восьми томах, т. 2. М., «Худ. лит.», 1964, с. 318—319). Стихи Уткина конца 1924—1925 годов публиковались в московских журналах «Прожектор», «Смена», «Огонек». Но, ко­ нечно же, замыслы их, отдельные образы, строфы, детали рождались у него в Си­ бири, ибо, как говорил сам Уткин, «худо­ жественные корни — нет сомнения — у про­ винциала родятся в провинции». Молодой поэт-сибиряк, по комсомольской путевке поступивший в 1924 году в Московский ин­ ститут журналистики, приехал в столицу не с пустыми руками. Он привез сюда поэму «Якуты» и готовые главы «Повести о рыжем Мотэле...», произведения, явившегося пои­ стине удивительным всплеском рано созрев­ шего художественного таланта. О том, как вызревал у поэта замысел «Повести», как рождались ее первые стро­ фы, строки, главки, интересно рассказал в своих воспоминаниях «Ветер юности» това­ рищ Уткина по ИЛХО поэт Василий Том­ ский: «Помню, однажды он (Уткин,— В. К.) задумался над бело-черными гравюрами Валлотона. Долго размышлял, и заключил: «Это же как стихи: лаконизм, ничего лиш­ него и все есть, что необходимо. Вот у та­ ких художников и поэтов кое-чему можно научиться». Я перекинул ему старый искусствовед­ ческий журнал с репродукциями картин Марка Шагала: « А вот выразительность другого рода». И снова Иосиф долго рас­ сматривал эти репродукции, как-то пренебре­ жительно отбросил почти все и задумался над реалистичным изображением косых ви­ тебских домишек с подслеповатыми окош­ ками, с нищенским бельишком, развешан­ ным на просушку, и прочими подробностя­ ми скудного еврейского быта. — И вот ведь,—задумчиво сказал он,— веками так и жили эти люди, да что там «жили»,—сколько и теперь еще так живет... Но знаете, Том, что тут, по-моему, глав­ ное? То, что эти люди не столько живут, сколько сопротивляются жизни, а теперь в борьбу вступают, они же душой-то все за революцию, то есть за лучшую жизнь. И ведь большинство из них не потеряли жиз­ нелюбия, как Шолом Алейхем с его усмеш­ кой... И тут перешли к Саше Черному. Листая его томик, Иосиф усмехался, расхохотался над строками «царь Соломон сидел под ки­ парисом и ел индюшку с рисом», задумы­ вался над многими стихами, говорил, что он находит в них что-то созвучное и кособо