Сибирские огни № 07 - 1971

ворения «Поход» уже «ясна сноровка века»; «тоской томим», он все-таки допускает и принимает суровую неизбежность и необхо­ димость убийств и жертв, через которые лежит путь к победе и к полному торжеству гуманизма в мире. Обращаясь к матери, он убеждает ее понять «закон земли и чело­ века»: Ну кто из нас. Подумай,— зверь? Мы мучаемся, убивая, И ты, пожалуйста, Не верь Неумным краснобаям. Но знаем мы: Предел тревог В боях, в смертях и ранах!.. Да, глубоко ранимо любовью к человеку сердце поэта. Но человеколюбие человеко­ любию —рознь, и Уткин хорошо понимал это, постоянно и сознательно пестуя в себе чувство революционного долга, идейную убежденность как единственно верные кри­ терии социалистического гуманизма. Впрочем, есть еще одна сторона харак­ тера, натуры всякой творческой личности, о которой нельзя забывать, которую невоз­ можно не почувствовать в художнике. Это — возраст. А тогда, в середине 20-х годов, Ут­ кин ведь был еще очень молод — и как че­ ловек, и как поэт. Он был еще весь в пои­ сках, в ломке, в попытках нащупать соб­ ственную «золотоносную» поэтическую «жи­ лу». Богатое воображение, романтическая устремленность, ю'ношеская восторженность с «марсианской жаждою творить» (Н. Ти­ хонов) порой уводили его далеко в сторону от подлинно реалистического восприятия су­ ровой эпохи. Чарующей, почти «блоковской» музыкой интонации, завораживающей магией слов подкупает поначалу стихотворение «Атака»: Красивые во всем красивом. Они несли свои тела, И, дыбя пенистые гривы, Кусали кони удила. Еще заря не шла на убыль. И розов был разлив лучей, И. как заря. Пылали трубы, Обняв веселых трубачей. Но... читаем стихотворение дальше, вос­ хищаемся стихийной силой поэтического та­ ланта автора («не замечая» ложнокрасивого образа в начале стихов, «прощая» логиче­ скую приблизительность, неточность смысла фразы: «как лебедь, тонкий, как лебедь, гибкий не в п р и м ер » —неизвестно чему) и убеждаемся в полной социальной отвле­ ченности батального эпизода, где нет даже безусловной гриновской борьбы добра и зла, убеждаемся в абстрактности уткинской ро­ мантизации войны вообще. Не отдавая сколь-нибудь заметного пред­ почтения ни одной из противоборствующих сторон, поэт, по существу, стоит (хочется да­ же сказать —парит) н а д схваткой, живопи­ сует самое картину боя. Впрочем, есть в сти­ хотворении и «третья» сторона, не приемлю­ щая, отрицающая убийство, страдающая и вызывающая сострадание. Это опять-таки — матери. О них в заключительной строфе, вы­ ражающей пафос стихотворения, сказано немногословно, с внутренней болью, очень сочувственно и человечно: И, как вчера, Опять синели выси, И звезды падали Опять во всех концах, И только зря Без марок ждали писем Старушки в крошечных чепцах. Полемизируя с этими стихами Уткина, Маяковский справедливо писал: «Поэтами облагороженная война и военщина должна быть поэтом оплевана и развенчана»... Менее чем через два года Уткин напи­ шет стихотворение «Барабанщик» (1927), внешне во многом перекликающееся с «Ата­ кой» («Шел с улыбкой белозубой барабан­ щик молодой» — «такой на редкость бело­ зубый, упал передний музыкант»; сравните также цитированные строки «Атаки» со сле­ дующими: «Пляшут кони, льются трубы свет­ лой, медною водой. В такт коням, вздувая вены, трубачи гремят кадриль, и ложатся хлопья пены на порхающую пыль»). Но в «Барабанщике» поэт заставит нас обратить особое внимание не на декоративно-роман­ тическую сторону войны, а на ее разруши­ тельную, отвратительную, античеловеческую сущность: Всех их бой перекалечит. И тогда Тоска и страх Высоко поднимут плечи На костлявых костылях. «Братья,— Нежности... и пищи! Нежность, счастья... и воды...» И пройдут в лохмотьях хищных Исступленные ряды. Наконец —и это главное,— через^все сти­ хотворение пройдет символический образ «ресторатора», олицетворяющего собой силы зла, провоцирующие войну, наживающиеся на войне: И опять с лицом паяца, С той же сытостью в лице, Будет в ус себе смеяться Ресторатор на крыльце. «Барабанщик» —свидетельство зоркости и остроты социального видения поэта. Если «Песня о матери» и «Поход» зиждутся на конфликте между «душегубом-сыном», ис­ полняющим свой воинский долг, и матерью, дающей человеку жизнь и отвергающей л ю ­ б о е убийство, если в «Атаке» внутренняя коллизия возникает не столько из столкно­ вения двух враждующих лагерей, сколько из противопоставления им и войне в о о б щ е — горя в с е х матерей, потерявших своих сыно­ вей,— то в «Барабанщике» Уткиы отметает подобные внесоциальные мотивы людских драм, находит и клеймит подлинных винов­ ников войн на земле. Их точный социаль­ ный адрес поэт знал и в 1925 году, когда в