Сибирские огни № 07 - 1971

КВЖД. Вскоре после его рождения семья переехала в Иркутск. Здесь Уткин блестя­ ще окончил трехгодичную школу, а из че­ тырехклассного «высшеначального» учили­ ща его, по собственному признанию, выгна­ ли «за плохое поведение и вольномыслие, по совместительству»1. С этого времени нача­ лась «почти блатная биография» подростка, вынужденного работать «где придется», что­ бы поддержать семью, брошенную отцом. Революция круто изменила жизнь Утки­ на. В декабре 1919 года он вместе со стар­ шим братом Александром, через год погиб­ шим, вступает в рабочую дружину и уча­ ствует в восстании против колчаковцев, а в мае 1920 года в составе добровольческой комсомольской группы отправляется на Дальневосточный фронт. «В армии,— вспо­ минал позднее поэт,— я был на разной ра­ боте — полевым информатором, трижды — военком маршевых рот, военком армей­ ского конского запаса и ремонтных мастер­ ских...» После гражданской войны Уткин с 1922 г. работает репортером иркутской губернской партийной газеты «Власть труда». «В это время,— писал он позднее в «Автобиогра­ фии»,— я уже печатался, как поэт, в сибир­ ской прессе»2. Политическое размежевание в писатель­ ской среде начала 20-х годов приводило к быстрой смене одних литературных группи­ ровок другими. В Иркутске разношерстная, в основном — эстетская, декадентская, «Бар­ ка поэтов» уступила место кружку «проле­ тарского молодняка» при журнале «Красные зори» — ИЛХО (Иркутское литературно-ху­ дожественное объединение), куда, кроме Уткина, входили комсомольские поэты Д. Ал- таузен, М. Скуратов, В. Томский, И. Молча­ нов, А. Вечерний, В. Друзин и др. ИЛХО возникло «как прямое отрицание своего предшественника» и поставило целью «прак­ тическое овладение старыми формами» и «критическое освоение богатого прошлого» («Красные зори», 1923, № 4, с. 120; № 5, с. 148). Стихи Иосифа Уткина 1922—1923 гг., как и стихи других молодых иркутских поэтов- комсомольцев, были попыткой художествен­ но, средствами поэзии реализовать дух и ■букву программы ИЛХО. Непосредствен­ ный участник гражданской войны, боевой журналист губернской партийной газеты, Иосиф Уткин, естественно, в первую очередь стремится поэтически осмыслить дела и свершения революционных лет, воспеть ря­ дового бойца революции, олицетворяющего ■поднявшийся на борьбу народ. Однако но­ вое содержание плохо укладывалось в тра­ диционные «старые» формы. За свойствен­ ным ранним стихам Уткина монументализ- мом и гиперболизмом поэтических образов, призванных выразить новое жизнеощуще­ ние лирического героя, совершившего вели­ кую революцию и устремленного в грандиоз­ 1 ЦГАЛИ , фонд Уткина, № 1711. г Там же. Не опубликована. ное будущее, часто терялся живой, земной и реальный, человек. Абстракция, в лучшем случае —символ бойца революции, видится в былинных героях-богатырях поэта. При­ знавая, что «строитель солнечных миров» — в действительности человек «незатейливый и серый», автор, вместе с тем, спешит набро­ сить на него возвышенный романтический флер («на лбу искрятся пять углов, в дале­ ком взоре —буря веры») и, в конце концов, приходит в обрисовке героя к самой настоя­ щей иконописи: Ты за спиной не видишь крыл? За серым — сердца голубого?! Он, как апостол, для другого Свое все личное забыл. ( « К р а с н о а р м е е ц » ) Мы знаем, что Александр Блок (один из любимых поэтов И. Уткина) в поэме «Две­ надцать» поставил Исуса Христа впереди красногвардейцев и тем самым как бы бла­ гословил их на святое дело революции. Иосиф Уткин прямо и недвусмысленно на­ делил своего героя библейскими чертами. Очевидно, что, кроме известного подража­ ния Уткина Блоку, обоих поэтов объединя­ ло здесь и единое для того времени ощуще­ ние святости, возвышенности, вселенской масштабности революции, восприятие ее уча­ стников как носителей высшей правды и справедливости. Есенинский «новый сея­ тель», «красного восстания апостол» у И. Молчанова — подобными абстракт­ ными образами многие писатели пытались выразить тогда свое отношение к рево­ люции. Широко использует Уткин в своих сти­ хах мотивы и образы устного народного творчества,—традиционные формы русского былинного эпоса вообще относятся илхов- цами к тем «старым» художественным фор­ мам, которыми нужно «практически овла­ деть» и которые следует «критически ос­ воить». Стихотворение «Красноармеец» заканчи­ валось уверенной декларацией автора о том, что его герою «торжествующие дети... возд­ вигнут монумент»,— И слава, светлостью жива, В сердцах народа не остынет. Он будет сказочный Добрыня, Он будет сказочный Бова. Фольклорная стихия дает о себе знать еще сильнее в стихотворениях «Микула» и «Богатырь». Вот, так сказать, «внешний портрет» уткинского богатыря: Спрутом в землю — борода. Клином в небо — шлем. На мизинец — город, два. На ладошку —семь. Мудрено, разумется, узнать в этой гипер­ болической былинной фигуре сколько-нибудь реального человека, тем более — бойца ре­ волюции и гражданской войны, а ведь речь идет именно о нем,— в этом убеждаешься, когда поэт называет врагов своего героя:

RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2