Сибирские огни № 07 - 1971
обнаженных рук, которыми они, повязывая платки, хотят закрыть пере полненные молоком груди. И разогретая утром и солнцем кровь сту чится в виски. Он сбивает ее тихий шум работой. В июне женщины откачивали мед первого сбора. Председатель решил выдать на трудодни в пору сенокоса. Сергей с дымарем, в сетке, откинутой на голову, вносил наполнен ные медом рамки, срезал ножом запечатанные соты. Женщины качали мед. Пчелы влетали в избушку на парной запах меда, кружились над головами, ударялись о головы женщин —они опрометчиво вскрикива ли и сбивали ладонями с волос запутавшихся пчел. — Ой, меня одна шлепнула,—схватилась Дарья Артамонова. — Жало вытаскивай, а то она весь яд пустит. — Залез под сетку и улыбаешься,—задевали бабы Сергея. — Хоть бы одна ему в бороду чекнула. — Он их руками берет, и ничего ему, бесу, не делается. — Что пчелы! С ним вон и годы не могут справиться. Спина-то железная. — Мы мед только сегодня попробовали, а он им насквозь пропи тался. — Весь сладкий, поди... Иди, жало вытаскивай. Бабы, шею не по верну... Чем будешь рассчитываться? —спросила Дарья в упор. У Дарьи Артамоновой подбородок от укуса пчелы располнел. И вспоминается в это время Сергею молодость, Прасковья Вагайова. Бабы качают мед до сумерек. Поспешно макают хлеб в алюминие вую чашку с медом —ужинают и расходятся. Сергею не хочется быть дома. Ему веселее ночами с пчелами. Он до стает из ямки, вырытой в полу, лагун с прохладной медовухой. Выпи вает полную кружку и выходит смотреть на ульи. Дуня месяцами жила одна. «...Ведь ты меня никогда за это и не ругала...—обращался он к Дуне.—А тебе на меня всякую напраслину наговаривали. Детям пи сали...» Отсосали его силу воспоминания, и он двигался дальше бездумно. Фотокарточки под стеклом были желтыми, с натеками от дождей, и лица на них уже не читались,—прорезались только очертания глаз, точки носа и черные полоски рта. С фотографии, желтой, будто облитой чаем, улыбался Матвей. Он ни на кого не смотрел, никого не искал глазами, а просто улыбался, и улыбка его казалась старику се годня последним движением лица. Самого Матвея уже нет —фотокар точка. А рядом с ней вот он — сам Сергей. Стоит живой. И ему захоте лось напомнить о себе людям. Он пошел в контору. Дверь в контору открыта. Раньше, давно еще, в их колхозе была маленькая контора, из одной комнаты. В ней сидел и председатель, и счетовод. Счетоводом долго Матвей работал. Допоздна засиживались там колхозники: курили, сидели на скамейках у стен. Трудовые книжки в ячейках ящика на сто ле лежали, можно было каждый день трудодни проверить, председате лю про вилы сказать, что в его группе стоговые одни остались, да и то у них зуб сломан, или что копновоз сбил холку у Сиротки, кем ее заме нять будем? Ах, сколько в конторе переговорено, сколько шуток остав лено, сколько самосаду искурено! Сейчас контора большая. Из коридора пять дверей в обе стороны. В одной комнате шесть бухгалтеров. В другой —парторг. Слева — агро ном. Дверь председательского кабинета обита дерматином. Колхозники в конторе редко бывают, в коридоре стоят. В бухгалтерии не пройдешь — столов много и за что-нибудь заденешь, бумажку на пол свалишь. И де
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2