Сибирские огни № 07 - 1971
И спорить с Иваном старику не хотелось. Он отстранялся от не го—был больше согласен с Семеном. Жена Ивана с утра начинала собираться на речку: надевала на себя какую-то одежду —трусы не трусы, рубашку не рубашку —ку пальник. Купальник весь в вырезах. Он не для того, чтобы в нем спря тать себя, а чтобы все показать. И как распирает материю тело, и до каких пор можно оголить ноги, и до каких пор сделать вырез на спине. Крутилась в нем перед зеркалом, поглаживала себя в тугом шел ке кругом. Надевала сверху сарафан на лямочках с такими большими красными цветами, что даже после ее ухода долго в глазах мельтеши ли с огромными крылами бабочки. Уходила она загорать с сумкой, полотенцем и большой подстил кой. На реке голые мальчишки носили на прутиках связки рыбешек, загорелые до железной окалины, лазили по глинистым скатам берегов. Людмила лежала на песке —читала или наблюдала, как в обед моет в речке машину председательский шофер. Иногда поднималась наверх, на поляну, где на траве девочки играли мячом, и, включившись в их круг, играла с ними в волейбол. Часам к трем она приходила домой. После обеда Людмила приводила себя в порядок: красила над ресницами веки, и на лице ее сразу обозначались глаза. Потом начина ла красить губы. Этим она занималась долго. Губами она как бы при нимала краску —они у нее мягкие и нервные. Когда губы были готовы, она вся как-то менялась, и на лице ее видны были уже не глаза, не губы, а брезгливость. Брезгливость уже не сходила. П тогда было видно, что в деревне Людмиле не нравится. Не нравится пыль на дороге —в чистом не пройдешь. Старику сноха напоминала красивую гусеницу с лохматой радуж ной окраской. Переливается, горит шелковым ворсом, лениво пошеве ливая мягким телом на ветке или на яблоке, позволяет любоваться со бой. П там, где полежит, обязательно червоточинку сделает, плод про бьет и источит самую сердцевину. Старику хотелось подняться, отстранить властно Ивана, наклонить ся и шлепнуть ладонью по голому заду невестки так, чтобы та взви лась от боли. Нет, не ладонью, а широким ремнем, чтобы жизнь хоть раз коснулась ее своей болью, затронула хотя бы единственное чело веческое чувство и отучила выворачивать так всему свои крашеные губы. Людмила пожила в деревне десять дней и собрала свои вещи в чемодан. Иван возмущался приглушенным голосом, запершись в другой комнате. — В конце концов, мы самостоятельны... И ведь ты сама, сама не хочешь никуда со мной ходить. Неинтересно... Но я должен побывать всюду... Меня приглашают друзья детства. Мы с ними из одной чер нильницы любовные записочки писали.—Иван шутил. Утром самостоятельно Людмила с чемоданом ушла в контору, нашла попутную машину на станцию и самостоятельно уехала. Полковник уехал следом. XXII Беспокойно на душе старика. Пять дочерей давно в городе, редки ми гостями бывают в его доме. Приезжают как чужие, со стороны на все смотрят. Иван пошебутился после армии —легко остался на заво де начальником отдела кадров.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2